— Ты видел фильм, который состряпали они обо мне? — Раздался рев из вигвама. — Сукин сын, что играет меня, шепелявит, как никто другой на свете. Никогда не слышал ничего подобного! Право же, ужас какой-то!— А разве не ужас участвовать в той безумной шараде, в которую ты вовлек моих соплеменников? Нас уничтожат! Над нами станут смеяться во всех резервациях!— Пока что, во всяком случае, над нами не смеются. Хотя твое высказывание по поводу того, что нас, мол, уничтожат, представляется мне любопытным.— Подумай только, садовая голова, прошло уже три месяца — три месяца безумия! — и никакого отклика. Носимся повсюду полуголые или в костюмах, расшитых бусами, впивающимися в зад, обжигаем пальцы на кострах, обжигаемся ядовитым плющом в местах, где отправляем нужду в кустах.— Траншеи всегда составляли неотъемлемую часть воинского быта, парень. И с отсутствием женщин тоже приходится мириться: в армии иначе не бывает.— Но мы же не в армии и я не солдат. И хочу лишь получить назад свою одежду...— Все изменится со дня на день, сынок, — отозвался из вигвама грубый солдатский голос. — Вот увидишь!— Ты сумасшедший, ничего не изменится ни на днях, ни в ближайший месяц или год! Эти старые перечницы в Верховном суде, вероятно, сидят сейчас в своих кабинетах и покатываются с хохоту. Я не смогу теперь работать даже в самых захолустных судах Американского Самоа... Пойми, Мак, из твоей затеи ничего не выйдет! Это был безумный замысел. Допускаю, что он, возможно, и содержал крупицу здравого смысла, но в целом, тем не менее, производит впечатление нелепой, смехотворной идеи.— Вот уже сто двенадцать лет, паренек, как наш добрый народ страдает. Страдает от рук грубого, жестокого, алчного белого человека. И мы должны наконец добиться справедливого воздаяния за эти страдания, а также долгожданной свободы! Потерпим еще немного.— Мак, но ты-то какое имеешь ко всему этому отношение?!— Это старое солдатское сердце не делит людей на своих и чужих. И верь мне, сынок, я не подведу тебя!— Не подведешь? Да плевать хотел я на твои заверения! Лучше верни мне одежду и скажи приставленным следить за мной тем двум идиотам, чтобы они оставили меня в покое!— Побольше выдержки, молодой человек! Я запрещаю тебе относиться так к братьям и сестрам — своим соплеменникам...— Соплеменникам?! Да ты. Мак, совсем рехнулся: клинический случай, уверяю тебя, мой отважный брат. Существует простейшая юридическая норма, о которой ты, возможно, и не подозреваешь, хотя и должен был все же, черт возьми, знать. Четыре месяца назад, когда заварилась вся эта каша, ты спросил меня, сдал ли я свой адвокатский экзамен, и я ответил тебе, что, разумеется, сдал. Я и сейчас скажу то же самое, но если бы ты попросил меня предъявить свидетельство, я не смог бы этого сделать. Видишь ли, я не получил официального уведомления из коллегии адвокатов Небраски, и, возможно, ждать-то придется еще месяца два. Это не мешает мне заниматься адвокатской практикой, а вот принимать участие в заседаниях Верховного суда я пока что не имею права.— Что?! — вздрогнул вигвам от мощного рыка.— В Верховном суде заседают люди занятые, краснокожий брат мой, и за исключением особых случаев, когда четко аргументируется необходимость сделать исключение из правила, неаккредитованный юрист не вправе обращаться туда с петицией в качестве временного поверенного. Я уже говорил тебе об этом. Если бы даже решение было принято в твою пользу, — что, впрочем, столь же маловероятно, как и то, что подобный мне удалой индеец смог бы когда-нибудь научиться ездить верхом, — то и тогда тебя не впустили бы в зал суда.Из конусообразного сооружения, покрытого раскрашенными искусственными звериными шкурами, вырвался еще более отчаянный, чем прежде, протяжный вопль, сменившийся укором:— Как мог ты предположить такое?— Да я здесь ни при чем. Мак. Ты сам во всем виноват. Разве не советовал я тебе официально зарегистрировать своего поверенного? Но ты сказал, что не можешь этого сделать, поскольку он умер, и что позже ты что-нибудь придумаешь, а пока суть да дело, мы, дескать, сославшись на прецедент тысяча восемьсот двадцать шестого года, подадим обращение без указания имени истца.— Так прецедент-то откопал ведь ты! — вновь взревел скрытый в причудливом вигваме человек.— Совершенно верно, и ты еще благодарил меня за это от всей души. А теперь позволь мне дать тебе совет: откопай своего покойного поверенного и пусть он поучаствует в бумажных баталиях.— Но это невозможно! — На этот раз вместо яростного рева прозвучало жалобное мяуканье обескураженного котенка.— Почему, интересно?— Чем бы смог он теперь помочь нам?— Как чем?.. Ах, Боже мой, да я же имел в виду не собственно твоего поверенного, покоящегося с миром в могиле, а его бумаги — различные документы, которые удалось ему раздобыть, записи опросов, показания, одним словом, все, что накопилось у него в ходе проведенного им расследования.— Ему это не понравилось бы! — Теперь это уже было даже не мяуканье котенка, а мышиный писк.— Но он ведь все равно ничего не узнает!.. Пойми, Мак, рано или поздно какой-нибудь столичный клерк этих судей пронюхает, что я новичок, недавно окончивший юридический колледж и проработавший в суде каких-то шесть месяцев, и тогда поднимется страшный шум. Никакая молитва не поможет тебе: Бог Громовержец судебной империи, всемогущий Рибок поразит тебя молнией за обман. И в еще большей степени — за то, что ты выставил их дураками. И даже если бы один или двое судейских крючков встали вдруг на твою сторону, что, поверь мне, исключено, то проку от этого все равно бы не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34