Это все слишком элементарно, однако у меня есть нехорошее чувство, что определенные элементарные вещи время от времени становятся для вас недоступны, как это уже было однажды.
Уоррен нахмурился, нервно застучав пальцами по ручке дивана. Острие дротика вонзилось до крови.
Судья наклонилась вперед, словно гончая, застывшая над добычей.
– Достаточно ли решительно вы говорили с этим Куинтаной?
– Я сделал все, что мог, – сказал Уоррен, не вполне уверенный, что это правда.
– Почему же я не очень вам верю? Почему в голову мне приходит мысль, что вы задумали отнять у суда две недели столь ценного времени, чтобы покрасоваться перед публикой? А заодно и отхватить солидный гонорар за каждый день, проведенный вами в суде?
– Я не знаю, ваша честь, – сказал Уоррен, не скрывая своего раздражения. Его затылок и шея буквально поджаривались в косых лучах солнца, светящего в окна. – Почему бы вам самой не рассказать, как это вам в голову приходят такие мысли?
– Не дерзите мне, адвокат!
– В таком случае, судья Паркер, не ставьте под сомнение действия, предпринятые мною в интересах клиента, которого вы никогда не видели и который, хочу вам напомнить, настаивает на своей невиновности.
– Как делают и все они, – сказала Паркер, – до тех пор, пока им не представишь неопровержимые факты. Мы обсуждаем здесь не освобождение на поруки и не девяностодневный курс тюремной терапии. Речь идет о смертельном уколе цианида. Buenas noches, Jose Привет, Хосе (исп.).

.
– Он все это понимает.
При виде настойчивости Уоррена судья окончательно озлобилась. Ее лицо покрылось красными пятнами.
– Да что вы рассчитываете на этом выиграть, адвокат? В моем суде вы работы уже не получите. Дело вряд ли попадет на первые полосы газет – какой-то тупоголовый и невежественный бродяга-мексиканец, обвиняемый в убийстве вьетнамского разнорабочего. Так что же у вас на вашем – с позволения сказать – уме? Как вы сами-то объясняете этот фарс?
В тембре ее голоса, как подумалось Уоррену, было нечто схожее со звуком, когда граблями проводят по бетонированной дорожке. Мускулы на спине Уоррена напряглись. Пальцы его все еще барабанили по ручке дивана, а одной ногой он с силой постукивал по ковру. Защита Куинтаны была бы сомнительным делом даже на честном процессе с беспристрастным судьей. А раз уж Уоррен довел Лу Паркер до такого состояния, сама мысль о возможности беспристрастного судебного решения казалась ему не более реальной, чем вероятность снегопада в день суда.
А ведь я могу и ошибиться, подумал Уоррен. Господи, я могу снова ошибиться. А мне никак нельзя этого делать. Это не только погубит мою карьеру, это уничтожит и всякое доверие, каким я когда-либо пользовался.
Уоррен почувствовал нараставшую в нем тревогу, но он знал, что не уступит, не имеет права уступить. Поняв, что он не собирается отвечать ей, судья Паркер стиснула зубы и схватила свой судебный календарь. Она быстро пролистала его, – затем обернулась к Нэнси Гудпастер.
– Мадам обвинитель, прокуратура готова к предъявлению обвинительного акта?
– Да, ваша честь.
Это были первые слова Гудпастер, произнесенные ею в кабинете.
– Суд примет иск в ближайший понедельник, двенадцатого июня, в девять часов утра. Ходатайство защиты – в следующую пятницу, шестнадцатого июня. Штат имеет неделю на ответ. Что вы скажете относительно даты суда? Штат готов к процессу?
– Обвинительная сторона будет готова через семь дней, – ответила Гудпастер.
– Это слишком рано. Но у меня есть один день, не занятый делами, назначенными к слушанию. Это среда, пятое июля, сразу после длинного уик-энда. Двадцать первое июля, это будет пятница, я уезжаю в отпуск на Гаваи. Итак, решено.
Уоррен вскочил с места.
Voir dire – процедура опроса и отбора присяжных – как правило, проводился в группах из сорока или шестидесяти жителей одновременно, в зависимости от размеров зала суда. Но в делах о предумышленном убийстве ввиду возможности вынесения смертного приговора каждый присяжный опрашивался индивидуально. Процесс этот мог занять несколько недель.
– Судья Паркер, – взмолился Уоррен, – это удар по мне. Вместе с voir dire вы даете меньше трех недель на все дело. И я имею всего лишь три недели на подготовку! В случае, связанном с предумышленным убийством, это, по сути, ничто!
– Вы говорите с китайским вьючным ослом, адвокат. Мое время расписано вплоть до Дня Благодарения. Взгляните сами.
Она швырнула свой открытый календарь на ту сторону стола, у которой сидел Уоррен.
– Вы хотите суда, значит, voir dire начнется пятого июля. Вот так.
Уоррен заставил себя успокоиться. Он попробовал поменять тактику.
– Мы со Скутом Шепардом начинаем процесс “Баудро” двадцать четвертого июля. При всем моем уважении, что мешает провести суд по делу “Куинтана”, когда вы вернетесь из отпуска?
Судья затушила сигарету и откинулась в кресле.
– А мне наплевать на ваше уважение. Вы не считаетесь со мной вовсе и можете быть уверены, что я не собираюсь делать этого по отношению к вам. Вы редкий глупец. Мне вас жаль.
Она махнула рукой в сторону двери.

В офисе Гудпастер – после того, как она уселась за свой стол и разобралась с настойчиво названивавшим телефоном, а Уоррен несколько минут поразмышлял над ожидавшими как его самого, так и его клиента, мрачными перспективами, – он спросил:
– У вас хорошая память, мадам обвинитель?
Глаза Нэнси сузились. Солнечный свет, просачивавшийся сквозь подъемные жалюзи, подчеркивал резкие очертания ее скул.
– Я не забываю дней своих судебных заседаний, если, конечно, вы это имеете в виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134