Может быть, мои чувства к нему тоже были двойственны. Я имею в виду, что переживала о нем, но не была способна ко всем этим “Sturm und Drang” Буря и натиск. (нем.).

. И к тому же был ты. Джек всегда ревниво относился к моим чувствам к тебе. Я часто ему про тебя рассказывала.
– Да ну?
Уоррен почувствовал себя как-то неловко. И вместе с тем ему стало любопытно.
– Он, в конечном счете, решил, что ты замечательный парень, хотя ты и грозился затоптать его своими ковбойскими ботинками. Он просто никак не мог понять, почему я ушла от тебя.
Уоррен ничего не сказал.
– Короче, дней десять назад я позвонила ему в Нью-Йорк, – продолжала Чарм, – и сказала, что между нами все кончено. Я подозреваю, что в каком-то смысле он почувствовал облегчение. Все это случилось слишком скоро для него. Я имею в виду, после его развода с женой.
– Да уж, – согласился Уоррен, – жизнь не всегда работает по удобному для нас расписанию.
Сказав это, он почувствовал, что старается уйти от более серьезного вопроса. Он занялся своим салатом, выбирая из него последние кусочки сыра.
Уоррен поднял глаза и увидел, что Чарм переживала настоящее горе. Она опустила голову и пальцами сжимала виски. К тарелке Чарм, по-видимому, и не притрагивалась.
– Я чувствую себя такой оплеванной, – проговорила Чарм.
– Это потому, что ушел Джек?
– Отчасти. Но в основном потому, что я бросила тебя таким образом. Или даже выгнала тебя – смотря как это назвать. Я совершила ошибку. Теперь расплачиваюсь за нее.
Когда Чарм говорила это, Уоррен не мог видеть ее глаз. Когда же, в конце концов, она опустила руку, он заметил, что глаза ее были подернуты влажной пеленой слез. Уоррен даже скрипнул зубами, так, будто боль Чарм внезапно передалась и ему.
– Я прошу прощения, – сказала Чарм.
Она все еще не решалась смотреть прямо на Уоррена; веки ее были опущены, словно у кающейся грешницы. Она шмыгнула носом.
– Конечно, я все понимаю. Мне не следовало приходить к тебе вот так и хныкать здесь, как школьнице. Но я обязана была поговорить с тобой.
– Я не знаю, что сказать тебе, Чарм.
И это была правда.
– Тебе не нужно ничего говорить. Хотя одно ты, может быть, сказать должен. Ты ненавидишь меня, Уоррен?
– Нет.
– А раньше ты меня ненавидел?
– Ненависть – не то слово. Я был зол. Мне было больно. Ты ведь можешь понять это, не правда ли?
– Ты нашел другую женщину?
– Да, у меня есть другая.
– Проклятье! – сказала Чарм.
Она раскрыла сумочку и, достав платок, громко высморкалась.
– Да, так и должно было случиться, я думаю. У вас это серьезно?
– Пока это еще в стадии веселого развлечения.
Чарм начала засовывать платок обратно в сумочку.
– Я позволю тебе расплатиться за ленч. Я ухожу.
Она говорила взволнованно, тихо.
– Мне очень стыдно за то, как я с тобой поступила. Я никогда не переставала любить тебя, просто в какой-то момент я пресытилась нашей совместной жизнью. Я пришла сюда, чтобы сказать тебе это и еще многое другое и спросить тебя … – Она слегка закашлялась, и эхо ее голоса наполнило воздух меланхолией. – И спросить тебя, не вернешься ли ты домой? Не сегодня, но когда ты будешь готов к этому. Сейчас ничего не отвечай. Я знаю, что ты ответишь. Я могу прочесть это в твоих глазах. И не жалей меня. Со мною все будет нормально.
Уоррен хотел сказать ей что-нибудь, хотя понятия не имел, какие слова могут слететь с его губ. Ум его был перегружен, сознание переполнено противоречивыми мыслями и эмоциями: жалость, гнев и нежность, любовный порыв вслед за уколом неприязни, даже целый поток воспоминаний о том, что он когда-то называл любовью. Но ничего этого Уоррен произнести не мог. Он чувствовал, что легкие его вместо воздуха наполнены печалью. Чарм поспешила к выходу.
Поднявшись со своего кресла, Уоррен наблюдал за тем, как она подошла к двери, распахнула ее и исчезла в горячем потоке улицы. Какая красивая женщина, подумал Уоррен, какие великолепные ноги, какой прелестный зад. Какое сердце, какая душа! Какой красноречивый язык! И какой же дурой она оказалась! И я не хочу, чтобы она возвращалась.
Это было решено, и отменить это решение казалось невозможным. Уоррен взглянул на часы.
У него оставалось ровно десять минут на то, чтобы расплатиться по счету и успеть в суд на перекрестный допрос его клиентки.

* * *

Бросив взгляд в свои записи, Боб Альтшулер лениво развалился в кресле за столом обвинения. Он сказал:
– Миз Баудро, я напоминаю вам, что вы по-прежнему находитесь под присягой и обязаны говорить правду.
Руки Джонни Фей сжимали сумочку, лежавшую на ее коленях. Обвиняемая без колебаний встретила устремленный на нее издалека взгляд Альтшулера.
– Мы начнем с самого начала, постепенно пройдя путь до того вечера, когда произошло убийство, точно так, как это сделал ваш адвокат. Вас это устраивает?
– Вам решать, сэр, – ответила Джонни Фей.
Альтшулер поднял бровь, затем приступил к изучению своего судебного блокнота.
– Хорошо … Я напоминаю вам ваши слова о том, что наркотики убили одного из ваших братьев. Вы говорили это?
– Да, говорила.
– Но вы также сказали – чуть раньше, во время свидетельских показаний, – что оба ваши брата погибли во Вьетнаме. Так что же было на самом деле, миз Баудро? Наркотики или пули?
Я ошибся, подумал Уоррен, она вызовет только большую симпатию со стороны присяжных. Но он знал, куда направляется Альтшулер.
Спокойно и очень подробно Джонни Фей объяснила, что именно случилось с Клинтоном, а затем с Гарретом. Она обращала свой ответ непосредственно к присяжным. Потом повернулась к обвинителю.
– Итак, я имела в виду, что Гаррет был убит Вьетнамом, несмотря на то, что фактически он погиб вовсе не там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134