Борода у нее гуще, чем у библейского патриарха, но она лица не прячет, духом не падает, И правильно делает. Кому не нравится, пусть не смотрит.Анхель засмеялся, с хитрым видом кивнул на Кристино:– Конечно, сеньорита Лурдес может подождать, пока он от своего пятна избавится.– Лурдес Перес Лерма? – подхватил Херонимо: у него с первого же дня чудеснейшим образом запечатлевался в голове весь список студентов.– Все из-за нее, – пояснил Фибула, – из-за кого же еще? Все в курсе, только героиня не знает,Херонимо посмотрел на Кристино:– Так или не так?– Ладно, переменим тему, это дело личное.Анхель поднял голову:– Слушай, друг, вот как на духу говорю тебе: лучше иметь такое лицо, чем связать себя по рукам и ногам, как я! Честное слово!– Неужто тебе так худо? – поинтересовался Херонимо,– Мне, шеф, ни худо, ни хорошо, только, скажу вам, надеть на себя кандалы в девятнадцать лет – это, по-моему, никому по вкусу не придется.Фибула разлил по стаканам пенистое красное вино.– Ну знаешь, никто тебя силой не тащил.– Во даешь! Никто не тащил… А ты бы бросил своего ребенка, оставил бы его без роду без племени, как приютского?Сеньора Олимпия, направившаяся было враскачку к столу с новой бутылкой вина в руках, остановилась, посмотрела в замешательстве на Анхеля и воскликнула:– Да неужто вы женаты!Анхель изо всех сил выпятил грудь и звонко стукнул по ней кулаками, как по барабану:– Да, сеньора. Женат и наследника имею, к вашим услугам!– Господи боже мой, он и сам-то как дитя. Вы с лица больше на сына похожи, чем на отца… какие дела творятся…Херонимо воспользовался неожиданной разговорчивостью сеньоры Олимпии и вкрадчиво спросил:– А вы, сеньора, часом не знали дона Вирхилио?Женщина взглянула на него и вытянула шею, как гусыня.– Кто же в наших местах не знал покойного Полковника?Не поднимая глаз от тарелки, Херонимо чистил апельсин.– Он ведь много бродил по холму, верно?– Лучше сказать, он с него не спускался. По-моему, так это покойный Полковник, а вовсе не дон Лино, нашел сокровища, сами понимаете!Херонимо чуть не подавился. Откашлялся, прочистил горло.– Разве на крепостном холме есть сокровища?Сеньора Олимпия насмешливо скривилась:– Да бросьте вы, не притворяйтесь. Что же вы здесь бродите, ежели не за сокровищами приехали?Кристино, Анхель и Фибула глядели на нее как ни в чем не бывало. Херонимо, боясь прервать ее излияния, не осмеливался поднять глаза от тарелки. Никто ни о чем не спрашивал старую женщину, а она все продолжала свое:– Я-то для себя вот как решила: покойный Полковник знал о сокровищах, о тех, что там закопаны, и рассказал этой самой Пелайе. Потому что как раз в это самое время Пелайя пришла к нему в дом кухаркой, хотя кое-кто говорит, я в это не встреваю, будто не только кухаркой. Зато и я могу сказать, что Пелайя и муж ее, Гедеон, перешли теперь жить к дону Лино, в его усадьбу. Что же, по-вашему, одно с другим не связано?Молодежь переглянулась. Голос у Херонимо стал совсем слабым. И спрашивал он так осторожно, будто боялся птичку вспугнуть.– Если дон Вирхилио и в самом деле знал про сокровища, так почему он не откопал?– Что не откопал?– Сокровища.Сеньора Олимпия принялась собирать грязные тарелки, ставила их одну на другую горкой.– Это ихние дела, – невнятно, даже как-то с намеком, пояснила она, словно уже раскаялась в своем откровенном излиянии. – Поди теперь узнай, какие у него были планы. Ведь Полковник не думал помереть так, как помер, ни папа ни мама не успел сказать.Она перенесла груду тарелок в мойку и повернулась спиной, показывая, что разговор окончен. Напрасно пытался Херонимо снова разговорить ее. Сеньора Олимпия, укрывшись в броню своего обычного молчания, скользила тенью, шаркая черными войлочными туфлями по натертым воском плиткам. Перед такой немотой Херонимо оставалось только положить в рот карамельку и подняться из-за стола.– Без двадцати четыре, – сказал он, – Не будем терять время. До темноты осталось всего-то три с половиной часа.Прогноз Кристино оправдался: туман рассеялся, и солнце, милосердное солнце первых апрельских дней, слабо согревало долину и зазеленевшие косогоры напротив. На северном склоне разбитая на квадраты сетка выставляла на обозрение, словно ряд гигантских зубов, каменную структуру, которую они отрыли утром. Всю разрытую землю из ограждения вынули, и виден был чистый, утрамбованный пол на неровном фундаменте, Херонимо роздал сита и грохоты, и Фибула, примостившись на межевом знаке общинного холма, тихонечко напевал, потряхивая ситом: У меня была жена, Вот беда, вот беда! Вдруг он замолчал, улыбнулся и, не переставая трясти сито, заговорил высоким фальцетом:– Сеньоры, из земли мы вышли и в землю уйдем, но пока мы на земле, она может говорить с нами с такой же ясностью, как палимпсест.Анхель, высунув от усердия язык, тряс сито с несколькими пригоршнями земли; он громко расхохотался.– Диас Рейна! – торжествующе закричал он, словно загадку разгадал.– Оставьте вы в покое доброго дона Лусьо. Забудем о нем, – сказал Кристино.– Почему забудем? – отозвался Херонимо. – Он хороший преподаватель.Анхель недоверчиво посмотрел на него:– Ты серьезно?Вмешался Фибула:– Он же зануда. Смахивает на проповедника.– Его манеру читать лекции я не обсуждаю, но дело свое он знает.Непрестанно мерно раскачивались сита, и куча просеянной земли понемногу росла. Со дна долины доносилось ровное жужжание трактора и частый перезвон колокольчиков – там шло стадо. Долина была как бы огромным резонатором. Анхель, стоявший на коленях с ситом в руках, внезапно перестал трясти его и с шутовским видом закричал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30