Внимание Эви привлекли очки парня.
А почему бы нет? Непохоже, чтобы он был слеплен из глины Агентства.
Она сделала шаг из-под арки перед носом у парочки. Те остановились как вкопанные. Мимо проплывали группки людей и моро. Эви встала так, чтобы свет падал на нее из-за спины и глаза скрывала тень.
Судя по выражению лица детины, она напоминала восставшую из ада.
– Сколько просишь за очки?
– Что? – оторопел детина.
Лис потянулся к его носу и сорвал очки.
– Ей нужны твои глазья, – и повернулся к Эви, еле ворочая языком. – Пятьдесят, лапочка, за это перво… первоклассное оптическое изделие.
– К черту, Росс. Гони их назад, – парень потянулся за очками, но его приятель оказался проворнее.
Лис покачал головой:
– Тише детка, Росс ведет переговоры.
Во время обмена Эви удалось вытащить из кармана три двадцатидолларовых бумажки.
– Даю шестьдесят.
Парочка уставилась ей в лицо. Лис опустил лапу и в задумчивости засунул себе в рот дужку очков: «Ээ, нет Росс теперь еще подумает».
Детина выхватил очки у него из лапы.
– Это ведь мои очки, ты, ирландское чучело.
Он смотрел на Эви, не веря собственным глазам.
– Ты это серьезно?
Эви помахала у него перед носом долларовыми бумажками. Парень бросил ей очки, а Лис выхватил у нее деньги. Затем оба бросились куда-то мимо нее, словно испугавшись, что она ненароком передумает.
До Эви донеслось, как парень перепирался с Лисом:
– Гони деньги. Ведь это мои очки.
– Россу тоже кое-что причитается. Ведь он же обтяпал это дельце.
Эви надела очки. Они были намного темнее ее собственных, преграждая путь не только ультрафиолетовой и видимой части спектра, но вдобавок и инфракрасным лучам. Что ж, придется приспосабливаться.
И хотя контактные линзы обычно раздражали ее, Эви пожалела, что сейчас их у нее нет.
Мимо нее, пошатываясь, продефилировала очередная компания пьяных моро и людей. Они вывалились из бара, расположенного через две двери от нее. Эви отодвинулась от них, боясь задеть больное плечо. В компании было четыре здоровенных парня, увешанных побрякушками и облаченных в кожаные куртки с еще более экстремистскими лозунгами. «Самое ценное, что может пронзить мозг политика – это пуля», – прочитала Эви на пуговице у одного из них. Моро являли собой парочку крольчих, самца крысы и еще одного лиса. Как и первый лис, компания щеголяла в весьма откровенных нарядах. Но, в конце концов, их бюст был едва заметен.
Эви вполне бы тоже могла сойти за завсегдатая бара, не привлекая к себе косых взглядов. Судя по отражению в витрине, она мало чем отличалась от пьяного в стельку лиса, которого напрасно пытался удержать в вертикальном положении его крысиный приятель-грызун.
Эви толкнула дверь правым плечом и оказалась в гуще моро, причем такого огромного их количества она еще ни разу не встречала в других местах на Манхэттене. Заведение было тускло освещено. Судя по всему, празднование Нового года было здесь в самом разгаре. Недостатка в традиционных хлопушках и клоунских колпаках присутствующие не испытывали. В одной из кабинок компания людей и крольчих-моро под руководством белой тигрицы пытались изобразить – кто во что горазд – мелодию «Олд Лэнг Сайн».
Зеркало за стойкой бара одновременно служило голографическим экраном, на котором в тот момент высвечивались сцены гулянья на Таймс-Сквер. Текст передачи тонул в шуме, царившем внутри самого бара. Эви проталкивалась правым плечом вперед через все кожано-меховое сборище. Казалось, никто не обращал на нее внимания.
Прекрасно, для нее сейчас самое лучшее – раствориться в толпе.
А чтобы не выделяться среди посетителей бара, Эви решила взять что-нибудь выпить. С этими намерениями она проскользнула к стойке, морщась каждый раз, когда кто-нибудь задевал ей больное плечо.
Она протиснулась в узкое пространство между двумя табуретками. Слева от нее восседала крыса, перед которой выстроились с полдюжины стаканов. На голове у нее был нахлобучен конический бумажный колпак, из-под которого торчала безнадежно пьяная треугольная мордочка. Кому-то это могло показаться смешным. Справа от Эви расположилась зайчиха, потягивавшая какую-то красную жидкость из стакана с зонтиком. К Эви подошла барменша, еще одна белая тигрица.
– Вы как раз вовремя успели к последней бутылке шампанского.
Шампанского в данный момент Эви хотелось меньше всего.
– Мне чего-нибудь покрепче, если можно.
– Крепкое крепкому рознь. У нас, например, имеется Эверклер.
– Меня это устроит.
Тигрица прищурилась на Эви голубым глазом:
– Что-нибудь к нему? Запить?
– Не надо.
Барменша пожала плечами. Когда она повернулась, чтобы приготовить напиток, Эви заметила у нее под правым ухом гладко выбритый участок кожи, на котором виднелась татуировка в виде цветка – причудливый, слегка эротический орнамент.
Эви, не веря в такое совпадение, повернулась к кабинке, где упражнялись в пении. У дирижирующей тигрицы тоже имелось за ухом подобное украшение.
– Догадываюсь, что вы подумали, – произнесла барменша, ставя перед Эви стакан.
Та пошарила в кармане, пытаясь отделить от пачки еще одну двадцатидолларовую бумажку.
– И что я, по-вашему, подумала?
– Интересно, она подруга или родственница?
Что ж, такое действительно пришло ей в голову. Барменша наклонилась к ней и хрипловатым голосом, мгновенно напомнившим Эви о Ногаре, произнесла:
– Подруга, моя подруга.
Верно. Эви наконец удалось вытащить бумажку. Бросив деньги на стойку, она произнесла:
– Сдачи не надо.
Затем взяла свой стакан и двинулась в глубину бара, где царил полумрак. Поблизости располагалась дверь в туалет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94