Благодаря содействию высшего придворного должностного лица, которое представляло нас, мы получили хорошие места среди самой знати, а во время ожидания я с интересом рассматривал их лица и манеры. Некоторые выглядели нервными; двое-трое имели такой вид, как будто бы они сделали честь своим присутствием на этой церемонии. Несколько господ, очевидно, одели впопыхах свое придворное платье, потому что кусочки тонкой бумаги, в которую портной обернул их стальные и золоченые пуговицы, чтобы не дать им потускнеть, оставались неснятыми. Заметив это, к счастью, не слишком поздно, они теперь занимались срыванием этих бумажек, бросая их на пол. Неопрятная процедура, делавшая их смешными и лишавшая их достоинства!
Все присутствовавшие невольно повертывались к Лючио: его обаятельная внешность привлекала всеобщее внимание. Когда наконец мы вошли в тронную залу и заняли свои места в линии, я постарался так устроиться, чтобы мой блистательный товарищ шел передо мной, движимый сильным желанием увидеть, какой эффект произведет его наружность на королевскую особу. С моего места я отлично видел принца Уэльского. Он представлял собой довольно величественную фигуру в полной парадной форме, со всевозможными орденами, сверкающими на его широкой груди, и замеченное многими его странное сходство с Генрихом VIII поразило меня сильнее, чем я ожидал. Хотя его лицо выражало больше благодушия, чем надменные черты «Своенравного Короля», но в данном случае тень меланхолии, даже суровости омрачала его чело, придавая твердость его обыкновенно подвижным чертам, — тень, казавшаяся мне усталостью с примесью сожаления: взгляд человека неудовлетворенного, однако покорившегося, с утраченными целями и противоречивыми желаниями. Несколько других членов королевской фамилии окружало его; большинство из них были или претендовали быть деревянными куклами в военных мундирах, которые, при прохождении каждого гостя, наклоняли головы с автоматической правильностью, не проявляя ни удовольствия, ни интереса, ни расположения. Но наследник величайшей империи в свете выражал своим видом и взглядами непринужденное и любезное приветствие. Окруженный (чего трудно избежать в его положении) толпой льстецов, паразитов, доносчиков и лицемерных эгоистов, которые никогда не рискнут для него своей жизнью, если только из этого не могут извлечь чего-либо для самоудовлетворения, он произвел на меня впечатление скрытной, но ничуть не менее твердой власти.
Я даже теперь не могу объяснить себе то необыкновенное волнение, охватившее меня, когда наступил наш черед представляться; я видел, как мой товарищ двинулся вперед, и я услышал, как лорд Чемберлен назвал его имя: «Князь Лючио Риманец», — а затем, — да, затем мне показалось, что все движение в блестящей зале вдруг прекратилось. Все глаза были устремлены на высокую фигуру и благородное лицо моего друга, когда он кланялся и таким совершенным изяществом и грацией, что другие поклоны в сравнении были ужасны. Один момент он стоял неподвижно перед королевским троном, глядя на принца, как если б он хотел запечатлеть его в своей памяти, — и на широкий поток солнечного сияния, заливавшего залу во время церемонии, внезапно легла тень проносящегося облака. Впечатление мрака и безмолвие, казалось, захолодило атмосферу, и странная магнетическая сила заставила все глаза подняться на Риманца; и ни один человек не шевельнулся. Это напряженное затишье было коротко. Принц Уэльский слегка вздрогнул и смотрел на великолепную фигуру перед собой с выражением горячего любопытства, почни с готовностью разорвать ледяные узы этикета и заговорить; затем, обуздав себя с очевидным усилием, он с обычным достоинством ответил на глубокий поклон Лючио, который прошел, слегка улыбаясь. Я подходил следующим, но, понятно, не произвел впечатления; только кто-то среди младших членов королевской фамилии, поймав имя «Джеффри Темпест», тотчас прошептал магические слова: «Пять миллионов!» — слова, которые дошли до моих ушей и наполнили меня обычным усталым презрением, сделавшимся моей хронической болезнью.
Скоро мы уже выходили из дворца, и пока мы ожидали нашу карету, я дотронулся до рукава Риманца.
— Вы произвели настоящую сенсацию, Лючио!
— Неужели? — засмеялся он. — Вы льстите мне, Джеффри.
— Нисколько! Отчего вы стояли так долго перед троном?
— Мне так хотелось, — проговорил он равнодушно. — И кроме того я хотел дать случай его королевскому высочеству запомнить меня.
— Но, по-видимому, он узнал вас. Вы его встречали раньше?
Его глаза сверкнули.
— Часто! Но до сих пор я ни разу не являлся публично в Сент-Джемский Дворец. Придворный костюм преображает большинство людей, и я сомневаюсь, да, я весьма сомневаюсь, что даже с его известной прекрасной памятью на лица принц действительно принял меня сегодня за того, кто я на самом деле!

XVII

Это было неделю или дней десять спустя после приема принца Уэльского, когда произошла между мной и Сибиллой Эльтон та странная сцена, о которой я хочу рассказать, — сцена, оставившая глубокий след в моей душе, и которая могла бы предупредить меня о нависших надо мной грозовых тучах, если б мое чрезмерное самомнение не мешало мне принять предзнаменование, могущее предвещать мне несчастие. Приехав однажды вечером к Эльтонам и поднявшись в гостиную, что стало моей привычкой, без доклада и церемонии, я нашел там Дайану Чесней одну и в слезах.
— В чем дело? — воскликнул я шутливым тоном, так как я был в очень дружеских и фамильярных отношениях с маленькой американкой. — Вы плачете!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145