Хотите получить их свидетельские показания? Это сэр Хакачетер и лорд Хаттер…
Разочарованный тон придает его голосу странные интонации. Он выглядит грустным. Слишком сильно ему досталось. А что, если он действительно невиновен?
Меня опять донимает маниакальная идея Старика.
— Хотелось бы мне знать, что вы здесь ищете на самом деле, — говорит Конси. — Ваше поведение неестественно, месье Сан-Антонио.
Я пожимаю плечами.
— В один из ближайших дней я вам все расскажу, а пока остановимся на этом. Прикладывайте компрессы и пейте аспирин.
— Вы возвращаетесь к Синтии? — скрежещет он зубами.
— Точнее, к ее тетке.
— Скажите ей, что я хочу ее увидеть. Она мне даже не позвонила утром, чтобы узнать, как я себя чувствую.
— У нее не было времени. В замке начался пожар, а это зрелище очень отвлекает.
В общем, я нисколько не продвинулся. Действительно ли грузовичок был угнан? Действительно ли Филип провел ночь со своими приятелями? Поспешность, с какой он представил свое алиби, мне не нравится.
Ладно, пора возвращаться в замок блатных.
Глава 13
— Черт бы вас всех подрал! Неужели ни один из этих кретинов не говорит по-французски!
Это восклицание, вылетающее из группы внимательно слушающих слуг, доказывает, что в ее середине находится доблестный Берюрье.
Я подхожу ближе и вижу яростно жестикулирующего багрового Толстяка со спиннингом в руке, — Эй, рыболов, — окликаю я его, — ты чего разоряешься?
Он расталкивает Мейбюрна, горничную, садовника, кастеляншу, кухарку и лакея.
— Чего я разоряюсь! — орет Жирдяй. — Чего я разоряюсь! Ты только посмотри!
И он потрясает каким-то безобразным обломком.
— Он особо прочный, — объясняет Берю. — Гнется, но не ломается.
— Так что случилось, Толстяк? Ты поймал кита?
— Хуже!
— Объясни.
— Представь себе, рыбачу я уже добрый час и вдруг вижу перед собой остров. Я его уже давно приметил, но думал, это мираж или у меня в голове еще не прояснилось, потому и продолжал ловить рыбку. Забрасываю крючок рядом с островом и что же вижу? Остров разевает пасть, перед которой хлебальник крокодила все равно что муравьиный, сжирает мой крючок и ныряет, высунув из воды зеленый хвост метров в двенадцать длиной, не меньше… Я обалдеваю, подсекаю, спиннинг пополам. И вот что остается у меня в руках.
— Ты пошел на рыбалку с бутылкой виски? — подозрительно спрашиваю я.
— Естественно, — признается Толстяк. — Утра тут холодные даже в это время года, — Он заводится:
— Ты чего себе воображаешь? Я клянусь, что это не так. Дай мне закончить. Чудовище, а это то самое, про которое нам рассказывали, выскакивает из воды, подняв вот такой фонтан. Поставь себя на мое место. Я разозлился… Вытаскиваю мою пушку и влепляю в него весь магазин, все восемь маслин. Эта тварь заорала, как летний лагерь, в полном составе свалившийся со скалы, и — плюх! — ушла под воду. Озеро бурлило, как будто это был “Тетанус” (Берюрье, очевидно, хотел сказать “Титаник”). А я остался сидеть как дурак.
— А как кто ты надеялся сидеть?
— Что?
Он слишком взволнован, чтобы возмущаться.
— На поверхности озера осталась лужа крови. Готов поспорить, она еще там…
Я размышляю.
Или Толстяк допился до чертиков и у него начались видения, или упустил рыбу, размеры которой преувеличивает. Или, что кажется мне неправдоподобным, в озере действительно есть чудовище. — Я обязательно должен вытащить эту тварь! — говорит он. — Представляешь себе: рыбешка в двадцать метров длиной!
Я хлопаю его по руке.
— Успокойся, приятель. Ты сможешь пугать этой сказкой внуков.
— Но у меня нет детей! — жалуется Берю.
— Ты еще успеешь их сделать, раз специализируешься на монстрах.
Он щелкает пальцами.
— Кстати, о детях. Я должен тебе рассказать… Он поистине неисчерпаем!
— Возвращаясь с рыбалки, я замечаю, что у меня совсем не осталось виски…
— Ну и?..
— Подхожу к маленькому домику на холме над озером. Не знаю, замечал ты его или нет.
— Замечал, дальше что?
— Стучу в дверь, и знаешь, кто мне открывает? Глэдис из Монружа, бывшая путана, которую я знал, когда работал в бригаде нравов. Я узнаю ее, она меня, мы стоим и пялимся друг на друга. Тогда я вспомнил, что она шотландка. Она вернулась на родину, когда подработала деньжонок, и вышла замуж за некоего Рэда О'Паффа, бывшего служащего рыбохраны. Ну, мы поговорили, вспомнили прошлое. Глэдис тут дохнет от скуки, бредит Парижем. По ее словам, свежий воздух и тростники не заменят берегов Марны. Как я понял, с тоски она хлещет по-черному. Если бы я долго жил вдали от Парижа, то тоже запил бы… Кстати, — говорит он, меняя тему, — что насчет пожара?
— Погасили. Мне кажется, твоя идея была…
— Светлой? — шутит он.
— Да. Дерьмо всегда прячут в пепел.
— Чего будем делать теперь?
— Собирать чемоданы.
— Возвращаемся во Францию! — ликует он. — Я — да, а ты — нет…
— Что?!
От этого трубного рева потолок нашей комнаты сразу покрывается трещинами. (Я забыл вам сказать, что за разговором мы вернулись к себе.) — Успокойся, я всего на день или два.
— В Париж?
— Нет, в Ниццу. А ты в это время спрячешься где-нибудь неподалеку и будешь следить за милой компанией.
— А где мне спрятаться?
— В гостинице мамаши Мак-Хантин, например. Он качает своей головой довольного рогоносца.
— Нет, я предпочитаю остановиться у Глэдис. Ты же знаешь, Сан-А, по-английски я ни бум-бум, а мне нужно с кем-нибудь общаться.
— Помнится, ты довольно успешно общался с мадам Мак-Хантин.
— Это верно, — припоминает он. — Но если я поселюсь здесь, это не помешает мне сходить к ней сыграть соло на чулочных подвязках, если захочется.
Я останавливаю полет его мысли:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40