Ц Я почувствовал себя как-то странно, когда у меня оказался паспорт, Ц с
казал Шварц номер два. Ц Я не решался им пользоваться. Пока не привык к св
оей новой фамилии. Я твердил ее все время. Бродил по Елисейским полям и без
конца повторял слово «Шварц» и новую дату моего рождения. Я сидел в музее
перед картинами Ренуара и Ц если был один Ц вел шепотом воображаемый д
иалог; резким голосом: «Шварц!» И тут же, вскакивая, быстро отвечал: «Здесь!
». Или же бурчал: «Фамилия!» Ц и вслед за этим автоматически выпаливал: «И
осиф Шварц. Место рождения Ц Винер Нейштадт, 22 июня 1898 года». Даже вечером, п
режде чем заснуть, я тренировал себя. Я боялся, что если какой-нибудь поли
цейский ночью вдруг разбудит меня, я могу в полусне сказать не то, что надо
. Я хотел забыть свою старую фамилию. Оказалось, что это далеко не одно и то
же Ц совсем не иметь паспорта или жить под чужим именем. Чужой паспорт ка
зался опаснее.
Вскоре я продал оба рисунка Энгра. Мне дали за них меньше, чем я ожидал. И вс
е-таки у меня вдруг оказались деньги, каких я давно уже не держал в руках.

Потом, как-то ночью, мне пришла в голову одна мысль, от которой я уже не мог
освободиться. А нельзя ли мне поехать с этим паспортом в Германию? Ведь он
настоящий! И неужели каждый на границе возбуждает подозрения? Я мог бы по
видать жену. Мог бы избавиться от опасений за ее судьбу. Мог бы…
Шварц посмотрел на меня.
Ц Вы ведь все это, наверно, знаете. Эмигрантский колер в чистейшей форме.
Спазмы в желудке, в горле, зуд в глазах. То, что на протяжении пяти лет ты зат
аптывал в землю, что пытался забыть, чего боялся, как чумы, Ц снова подыма
лось: смертельные воспоминания, неизлечимый рак души любого эмигранта.

Я попытался освободиться от колера, по-прежнему уходил к картинам мира и
тишины, к Сислею, Писсаро и Ренуару, часами сидел в музее, но теперь все это
действовало на меня совсем иначе. Картины больше не успокаивали. Наоборо
т, они звали, вопили, напоминали о стране, еще не опустошенной коричневой п
роказой, о вечерах в тихих переулках, где над стенами свешиваются гроздь
я сирени, о золотых сумерках в старом городе, о зеленых колокольнях церкв
ей с реющими вокруг ласточками и Ц о моей жене.
Я обычный человек, лишенный каких-нибудь особых качеств. Я прожил с женой
четыре года, как живут многие: без ссор, приятно, но и без больших страстей.
После первых месяцев у нас началось то, что называют счастливым браком: о
тношения двух людей, решивших, что уважение друг к другу Ц основа совмес
тного уютного бытия. Мы не тосковали по несбыточным снам. Так, по крайней м
ере, казалось мне. Мы были разумные люди и сердечно любили друг друга.
Теперь же все сдвинулось. Я обвинял себя в том, что устроил такой ординарн
ый брак и все просмотрел. Зачем я жил? Что я делаю теперь? Уполз в нору и жую
жвачку. Долго ли еще это будет тянуться и чем кончится? Наступит война, за
ней победа Германии Ц единственной страны, вооруженной до зубов. Что бу
дет тогда со мной? Куда ползти, чтобы спасти жизнь? В каком лагере придется
умирать от голода? У какой стены, Ц если я окажусь настолько счастливым,
Ц меня убьют выстрелом в затылок?
Вот так паспорт, который должен был меня успокоить, приводил меня в отчая
ние. Я бегал по улицам, чуть не падая от усталости, не мог спать, а если засып
ал, просыпался от снов. Я видел жену в камере гестапо; я слышал ее крики о по
мощи из заднего двора гостиницы; однажды, войдя в «Кафе де ля Роз», увидел
ее лицо в зеркале, наискось висевшем напротив двери. Она бегло посмотрел
а на меня Ц бледная, с печальными глазами Ц и тут же исчезла. Это было так
явственно, что я подумал Ц она здесь Ц и быстро кинулся в другой зал. Зал,
как всегда, был полон, но ее не было.
Это превратилось в навязчивую идею; меня не оставляла мысль о том, что она
тоже эмигрировала и теперь разыскивает меня. Сотни раз я видел, как она за
ворачивала за угол или сидела на скамейке в Люксембургском саду, но когд
а я подходил, ко мне поднималось чужое удивленное лицо. Однажды она перес
екала площадь Согласия Ц как раз перед тем, как гудящий поток машин сорв
ался с места, Ц и уж на этот раз в самом деле была она! Ее походка, ее манера
держать плечи! Я даже узнал ее платье. Однако, когда полицейский, наконец,
остановил лавину автомобилей и я смог броситься вслед, оказалось, что он
а исчезла, ее поглотило зияющее отверстие подземки.
большинство парижских ста
нций метро не имеет надземных строений

Когда я, наконец, добрался до перрона, то увидел только издевательское ми
гание красных хвостовых огней отошедшего поезда.
Я рассказал о своих мучениях одному знакомому. Его звали Лезер, он торгов
ал чулками, а раньше врачевал в Бреслау. Он посоветовал мне избегать один
очества.
Ц Заведите себе женщину, Ц сказал он.
Ц Это не помогло. Вы знаете отношения, продиктованные необходимостью, о
диночеством, страхом. Бегство к маленькому теплу, к чужому голосу, телу, и
пробуждение Ц словно от падения Ц в каком-нибудь жалком помещении, и чу
вство чужой страны, и безутешная благодарность дыханию, что слышится ряд
ом. Но разве все это может сравниться с бешенством фантазии, которая суши
т кровь и заставляет человека просыпаться по утрам с горьким ощущением з
агубленной жизни?
Я рассказываю теперь и вижу, что все выглядит бессмысленным и противореч
ивым. Тогда было не так. После всех метаний оставалось одно, непреложное: я
должен вернуться. Я должен еще раз увидеть жену. Может быть, она давно уже
живет с другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12