Ц И теперь мы прячем его, потому что убиваем в себе эту час
тицу бога.
Ц Насколько я помню, огонь не был подарен нам. Его украл Прометей, Ц возр
азил я. Ц За это боги наградили его неизлечимым циррозом печени. Мне каже
тся, это больше отвечает нашему характеру.
Шварц посмотрел на меня.
Ц Я уже давно не могу иронизировать, Ц сказал он. Ц И испытывать страх п
еред громкими словами. Когда человек иронизирует и боится, он стремится
принизить вещи.
Ц Может быть, Ц согласился я. Ц Но разве так уж необходимо, став перед н
есбыточным, повторять себе: оно невозможно? Не лучше ли постараться преу
меньшить его и тем самым оставить луч надежды?
Ц Вы правы. Простите меня, я забыл, что у вас впереди дорога. Разве тут есть
время думать о пропорциях вещей!
Ц А вы разве никуда не едете?
Шварц покачал головой:
Ц Теперь уже нет. Я снова возвращаюсь обратно.
Ц Куда? Ц спросил я удивленно.
Я не мог поверить, что он опять собирается в Германию.
Ц Назад, Ц сказал он. Ц Потом объясню.

3

Ночной клуб оказался типичным русским эмигрантским увеселительным зав
едением, каких после революции 1917 года множество возникло по всей Европе
Ц от Берлина до Лиссабона. Те же аристократы в качестве кельнеров, те же х
оры из бывших гвардейских офицеров, такие же высокие цены и та же меланхо
лия.
Как я и ожидал, там горели такие же, как и везде, матовые лампы. Немцы, о кото
рых говорил кельнер, конечно, не принадлежали к числу эмигрантов. Скорее
всего Ц шпионы, сотрудники германского посольства или представители н
емецких фирм.
Ц Русские успели устроиться лучше, чем мы, Ц сказал Шварц. Ц Правда, они
попали в эмиграцию на пятнадцать лет раньше нас. А пятнадцать лет несчас
тья Ц это кое-что значит. Можно набраться опыта.
Ц Это была первая волна эмиграции, Ц сказал я. Ц Им еще сочувствовали, д
авали разрешение на работу, снабжали бумагами, нансеновскими паспортам
и. Когда появились мы, сострадание мира было уже давно исчерпано. Мы были н
азойливы, как термиты, и не нашлось уже никого, кто поднял бы за нас голос. М
ы не имели права работать, существовать и к тому же не имели документов.
Очутившись здесь, я почувствовал себя не в своей тарелке. Причина заключ
алась, может быть, в том, что помещение было закрытым, а на окнах висели пор
тьеры. Ко всему тут было много немцев, и я сидел слишком далеко от дверей, ч
тобы ускользнуть, если понадобится. У меня уже давно выработалась привыч
ка всегда устраиваться возле выхода.
Я нервничал еще и потому, что больше не видел корабля. Кто знает, может быт
ь, он еще ночью поднимет якоря и уйдет раньше, чем указано, получив какое-н
ибудь предупреждение.
Шварц, казалось, почувствовал мое беспокойство. Он достал оба билета и по
дал их мне.
Ц Возьмите, Я не работорговец. Возьмите их и, если хотите, уходите.
Я смущенно посмотрел на него.
Ц Вы не так поняли. У меня есть время. Все время мира.
Шварц не ответил. Он ждал. Я взял билеты и спрятал.
Ц Я сел в поезд, который прибывал в Оснабрюк ранним вечером, Ц продолжа
л Шварц, словно ничего не случилось. Ц Мне вдруг показалось, что только т
еперь я перехожу границу. До этого была просто Германия. Теперь же со мной
заговорило каждое дерево. Я узнавал деревни, мимо которых шел поезд. Неко
гда, еще школьником, я с товарищами бродил по этим местам. Здесь я был с Еле
ной в первые недели нашего знакомства. Я любил все, что лежало вокруг, как
любил сам город, его дома и сады.
Раньше чувство отвращения и тоски сливалось во мне в какую-то тяжелую, да
вящую глыбу. Я словно окаменел. Все, что произошло, парализовало чувства и
мысли. Я даже не испытывал потребности анализировать прошлое. Я боялся э
того.
Теперь же заговорили вещи, которые стали частью ненавистного целого, хот
я не имели к нему никакого отношения.
Окрестности города не изменились. Все так же в сиянии спускающегося вече
ра стояли церковные колокольни, покрытые мягким зеленоватым налетом ст
арины. Как всегда, река отражала небо. Она сразу напомнила мне о тех времен
ах, когда я ловил здесь рыбу и грезил о приключениях в далеких странах. Мне
пришлось их потом пережить, но совершенно иначе, чем я некогда себе предс
тавлял. И луга с бабочками и стрекозами, и склоны холмов с деревьями и поле
выми цветами остались такими же. И юность моя лежала там погребенная или
Ц если хотите Ц увековеченная.
Я смотрел в окно поезда. Людей попадалось мало, а военных совсем не было ви
дно. Вечер медленно затоплял окрестные холмы. В крошечных садиках путевы
х обходчиков цвели розы, лилии и георгины. Они были такими же, как всегда,
Ц чума не уничтожила их. Они выглядывали из-за деревянных заборчиков та
к же, как во Франции. На лугах паслись коровы Ц так же, как они пасутся на шв
ейцарских лугах, Ц черные, белые, без знака свастики, с такими же кротким
и глазами, как всегда. Я увидел аиста на крыше крестьянского домика, он дел
овито щелкал клювом. И ласточки летали вокруг, как они летают везде. Тольк
о люди стали другими, я знал это.
Они вовсе не были перекроены все на один лад, как я представлял раньше. В к
упе входили, выходили и снова заходили люди. Чиновников было мало. Все бол
ьше простой люд Ц с обычными разговорами, которые я слышал и во Франции, и
в Швейцарии, Ц о погоде, об урожае, о повседневных делах, о страхе перед во
йной.
Они все боялись ее, но в то время как в других странах знали, что воины хоче
т Германия, здесь говорили о том, что войну навязывают Германии другие. Ка
к всегда перед катастрофой, все желали мира и говорили только об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12