В Юриной душе все было сдвинуто и перепутано, и все резко самобытно Ч взг
ляды, навыки и предрасположения. Он был беспримерно впечатлителен, новиз
на его восприятий не поддавалась описанию.
Но как ни велика была его тяга к искусству и истории, Юра не затруднялся вы
бором поприща. Он считал, что искусство не годится в призвание в том же сам
ом смысле, как не может быть профессией прирожденная веселость или склон
ность к меланхолии.
Он интересовался физикой, естествознанием и находил, что в практической
жизни надо заниматься чем-нибудь общеполезным.
Вот он и пошел по медицине.
Будучи четыре года тому назад на первом курсе, он целый семестр занималс
я в университетском подземелье анатомией на трупах. Он по загибающейся л
естнице спускался в подвал. В глубине анатомического театра группами и п
орознь толпились взлохмаченные студенты. Одни зубрили, обложившись кос
тями и перелистывая трепаные, истлевшие учебники, другие молча анатомир
овали по углам, третьи балагурили, отпускали шутки и гонялись за крысами,
в большом количестве бегавшими по каменному полу мертвецкой. В её полуть
ме светились, как фосфор, бросающиеся в глаза голизною трупы неизвестных
, молодые самоубийцы с неустановленной личностью, хорошо сохранившиеся
и еще не тронувшиеся утопленницы. Впрыснутые в них соли глинозема молоди
ли их, придавая им обманчивую округлость. Мертвецов вскрывали, разнимали
и препарировали, и красота человеческого тела оставалась верной себе пр
и любом, сколь угодно мелком делении, так что удивление перед какой-нибуд
ь целиком грубо брошенной на оцинкованный стол русалкою не проходило, ко
гда переносилось с нее к её отнятой руке или отсеченной кисти. В подвале п
ахло формалином и карболкой, и присутствие тайны чувствовалось во всем,
начиная с неизвестной судьбы всех этих простертых тел и кончая самой тай
ной жизни и смерти, располагавшейся здесь в подвале как у себя дома или ка
к на своей штаб-квартире.
Голос этой тайны, заглушая все остальное, преследовал Юру, мешая ему при а
натомировании. Но точно так же мешало ему многое в жизни. Он к этому привык
, и отвлекающая помеха не беспокоила его.
Юра хорошо думал и очень хорошо писал. Он еще с гимназических лет мечтал о
прозе, о книге жизнеописаний, куда бы он в виде скрытых взрывчатых гнезд м
ог вставлять самое ошеломляющее из того, что он успел увидать и передума
ть. Но для такой книги он был еще слишком молод, и вот он отделывался вмест
о нее писанием стихов, как писал бы живописец всю жизнь этюды к большой за
думанной картине.
Этим стихам Юра прощал грех их возникновения за их энергию и оригинально
сть. Эти два качества, энергии и оригинальности, Юра считал представител
ями реальности в искусствах, во всем остальном беспредметных, праздных и
ненужных.
Юра понимал, насколько он обязан дяде общими свойствами своего характер
а.
Николай Николаевич жил в Лозанне. В книгах, выпущенных им там по-русски и
в переводах, он развивал свою давнишнюю мысль об истории как о второй все
ленной, воздвигаемой человечеством в ответ на явление смерти с помощью я
влений времени и памяти.
Душою этих книг было по-новому понятое христианство, их прямым следстви
ем Ч новая идея искусства.
Еще больше, чем на Юру, действовал круг этих мыслей на его приятеля. Под их
влиянием Миша Гордон избрал своей специально стью философию. На своем фа
культете он слушал лекции по богословию и даже подумывал о переходе впос
ледствии в духовную академию.
Юру дядино влияние двигало вперед и освобождало, а Мишу Ч сковывало. Юра
понимал, какую роль в крайностях Мишиных увлечений играет его происхожд
ение. Из бережной тактичности он не отговаривал Мишу от его странных пла
нов. Но часто ему хотелось видеть Мишу эмпириком, более близким к жизни.

3

Как-то вечером в конце ноября Юра вернулся из университета поздно, очень
усталый и целый день не евши. Ему сказали, что днем была страшная тревога,
у Анны Ивановны сделались судороги, съехалось несколько врачей, советов
али послать за священником, но потом эту мысль оставили. Теперь ей лучше, о
на в сознании и велела, как только придет Юра, безотлагательно прислать е
го к ней.
Юра послушался и, не переодеваясь, прошел в спальню.
Комната носила следы недавнего переполоха. Сиделка бесшумными движени
ями перекладывала что-то на тумбочке. Кругом валялись скомканные салфет
ки и сырые полотенца из-под компрессов. Вода в полоскательнице была слег
ка розовата от сплюнутой крови. В ней валялись осколки стеклянных ампул
с отломанными горлышками и взбухшие от воды клочки ваты.
Больная плавала в поту и кончиком языка облизывала сухие губы. Она резко
осунулась с утра, когда Юра видел её в последний раз.
Ч Не ошибка ли в диагнозе? Ч подумал он. Ч Все признаки крупозного. Каже
тся, это кризис. Поздоровавшись с Анною Ивановной и сказав что-то ободряю
ще пустое, что говорится всегда в таких случаях, он выслал сиделку из комн
аты. Взяв Анну Ивановну за руку, чтобы сосчитать пульс, он другой рукой пол
ез в тужурку за стетоскопом. Движением головы Анна Ивановна показала, чт
о это лишнее. Юра понял, что ей нужно от него что-то другое. Собравшись с сил
ами, Анна Ивановна заговорила:
Ч Вот, исповедывать хотели… Смерть нависла… Может каждую минуту… Зуб и
дешь рвать, боишься, больно, готовишься… А тут не зуб, всю, всю тебя, всю жизн
ь… хруп, и вон, как щипцами… А что это такое?.. Никто не знает… И мне тоскливо
и страшно.
Анна Ивановна замолчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30