Риту со Штампом я, например, заметил только сев на свой чемодан и закуривая сигарету.
Они, впрочем, тоже меня не заметили. Штамп расплачивался за свой долгий и по-дурному пьяный вечер: он стоял с каплями пота на лбу, прислонившись к одной из позолоченных колонн, отделяющих зал ожидания от буфета, и что-то про себя бормотал. Рита безуспешно тянула его за рукав, как усталая жена, которая тщится увести из паба своего подвыпившего мужа. «Ну пойдем же, они же на нас смотрят», – услышал я ее нетерпеливые уговоры. Потом она нерешительно умолкла, отпустила Штампов рукав и сказала – наверняка не в первый уже раз: «Ну, ты как хочешь, а я пошла». Штамп, ничего, кроме своих мучений, не замечая, рыгнул, обнял, чтобы не упасть, колонну – и его вырвало прозрачной жидкой блевотиной прямо на пол. Рита ойкнула, фыркнула и стала торопливо озираться в поисках сочувствия к ее затруднительному положению. Потом отошла на несколько шагов в сторону, отвернулась и сделала вид, что не имеет к Штампу ни малейшего отношения. Несколько спящих зашевелились. Какой-то дядька, полупроснувшись, буркнул:
– Выметался бы ты отсюда, раз тебя тянет блевать. Те, кто не спал, захихикали. Один из солдат стал – надсадно рыгать, имитируя тошноту: «Йаххх! Йа-а-аххх!» Штамп, неустойчиво мотаясь возле колонны и бессмысленно тараща наслезенные глаза, явно заметил, что я смотрю на него из своего угла, но не понял, кто я такой; вспотевший и задыхающийся, он вглядывался в мое лицо, чтобы хоть на чем-то остановить взгляд, и все не узнавал.
Дядька в широком черном пальто – по его красной роже было видно, что он хлебнул сегодня немало пива, – весело гаркнул, пытаясь рассмешить солдат: «На гауптвахту парадным шагом ма-а-арш! Ать-два, ать-два, ать-два, стой!» Кое-кто из солдат нехотя ухмыльнулся, а один, сидящий неподалеку от меня, проворчал:
– Видать, не наслужился он в нашей поганой, так ее распротак, армии!
Штамп угрюмо вытер испарину со лба, шатаясь поплелся к стене, сел на пол под одной из картин и низко опустил голову. Рита подошла к нему и снова начала дергать его за рукав.
– Да пойдем же! – приговаривала она. – А не умеешь пить, так не надо было пить.
Между тем три старые проститутки принялись торговаться с каким-то полупьяным светловолосым полуночником, который только что появился в зале ожидания.
– Ну, а вот ее хочешь? – бубнили они. – Давай решай. Ей-то все равно, что так, что эдак, а ты давай решай. – Им было лет по пятьдесят, и выглядели они скорее престарелыми домохозяйками, чем проститутками. Они уговаривали этого полуночника, как мать стала бы уговаривать своего взрослого сына, чтоб он выпил перед сном чаю. – Давай-ка, парень, нанимай такси да поезжай. Она берет пятнадцать шиллингов, ей незачем тебя обирать.
– Видать, оно ему здорово в охоту, – переговаривались между собой солдаты, – они ж ему в бабки годятся.
– Во-во, им давно пора на пенсию.
– То-то будет смеху, если она отдаст под ним концы. Три похабные старые бабуси …
Это был юмор во вкусе Штампа. Но ему-то было не до юмора. Он опять подошел к золоченой колонне, вцепился в нее, и с его подбородка потекла вниз струйка слюны – прямо в зеленоватую кашицу, которую он размазал по полу подошвами своих забрызганных блевотиной башмаков.
– Йа-а-аххх! – рыгнул один из солдат. – Мы накачались германским пойлом. Йа-а-а-а-аххххх!
Я встал и, обойдя Штампа как можно дальше, тихонечко побрел в другой конец зала. Но сразу же и пожалел об этом, потому что Рита меня заметила.
– Ишь ты, кто явился не запылился, – довольно громко сказала она. На ней было синее щегольское пальто, но серебряный крестик исчез.
– Я-то не запылился, а вот его, похоже, треснули по башке пыльным мешком, – кивком указав на Штампа, откликнулся я.
– А ты, стал'быть, святой трезвенник, – насмешливо сказала Рита. Мы смотрели друг на друга. Верней, это я на нее смотрел, а она по-обычному пялилась с идиотской озабоченностью куда-то в пространство.
– Ну, и как там Ведьма? – спросил я.
– Кто-кто? – скорчив злобную гримасу, переспросила Рита.
– Барбара. Ты выясняла с ней отношения в «Рокси».
– Плевать я на нее хотела, – отрезала Рита.
– И все-таки что она тебе говорила?
– Не спрашивай – не услышишь вранья.
– Крестик-то она с тебя сдрючила, – опрометчиво ляпнул я. – А как насчет кольца? Кольцо-то ты ей, надеюсь, не отдала?
Ритин голос внезапно сделался таким же хрипло-визгливым, как у проституток, все еще торгующихся со своим поздним клиентом.
– Чего-чего? Ты меня за дурочку-то не считай, не на такую нарвался! Крест-то, он, может, и ее, а кольцо ты дал мне!
Я украдкой осмотрелся, но никто нас не слушал.
– Тут, понимаешь ли, вышла дурацкая путаница, – начал объяснять я. – Мне казалось, что Барбара расторгла нашу помолвку…
– Ты мне голову не морочь, я-то не такая дура, как она, – перебила мои объяснения Рита. – Ты дал кольцо мне, и у меня есть свидетель!
– А при чем тут свидетель?
Рита глянула на меня, сжав рот в злющую тонкогубую полоску – да за весь этот день никто на меня иначе и не глядел, – а потом два раза начинала говорить, но голос у нее пресекался. Наконец, выплевывая слова с такой яростью, что у нее тряслась голова, она хрипло сказала:
– Ну ты же и поганец!
Я торопливо прикинул расстояние до моего чемодана и от него до двери, намечая кратчайший путь бегства.
– Ну и поганец! Ну и мразь! Я всяких видела – и врунов, и прохвостов, но такого поганца!.. Кольцо ты мне дал, мне!
– Послушай, никто у тебя кольца не отнимает, – негромко, но настойчиво сказал я. – Пусть оно остается…
– А ну отвали, мразь ползучая! – С каждым словом Ритин голос становился все громче и визгливей, так что даже проститутки начали с интересом на нас посматривать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62