Но почему?
Айзенменгер только что проиграл вторую партию в снукер. Он уже выпил слишком много портвейна и меньше всего нуждался в сигаре.
– Нет, спасибо, – отказался он.
– Ну как хотите. А у меня праздник. Целую неделю можно не работать.
Тристан закурил сигару и начал вытаскивать шары.
– Еще одну партию?
– Мы играем в разных лигах.
Тристан рассмеялся.
– Это говорит о том, что вы не на то потратили свою юность.
– Это говорит о том, что у меня дома нет бильярдного стола.
Тристан громко расхохотался, затем расставил шары и вернулся к сигаре, которую оставил дымиться в пепельнице.
– Можете взять тайм-аут, – великодушно предложил он, как будто это что-то меняло.
Айзенменгер оперся о край стола. Сосредоточиваться ему становилось все труднее, а поскольку он совершенно не понимал, куда нужно целиться, то по шарам он попадал чисто случайно, не имея никакого стратегического плана. У Тристана были развязаны руки. Он уложил красный шар и взглянул на Айзенменгера.
– Елена пришла в себя?
– В общем и целом. – Айзенменгер подошел к изящной доске для записи счета, висевшей на стене, и передвинул нижний маркер.
Тристан покачал головой и загнал синий шар. Айзенменгер вернул его на место, а раскрасневшийся Тристан снова взял в руки сигару и допил свой портвейн.
– Знаете, вот что интересно, – произнес он тоном, который говорил о том, что далее не последует ничего интересного. – Считается, что рак груди является одной из простейших злокачественных опухолей. Расположена неглубоко и всякое такое; настоящую опасность представляют лишь те опухоли, которые поражают внутренние органы.
Айзенменгер пожал плечами, решив про себя, что это взгляд, свойственный хирургу.
– Кроме того, существуют биологические аспекты, – заметил он.
Краска сошла с лица Тристана, и он что-то промычал, по-видимому намекая, что ничего иного и не ожидал от патолога, однако это еще не означает, что тот прав.
– К тому же процент выживших все время увеличивается, – добавил Айзенменгер.
Тристан взглянул на него, продолжая целиться в коричневой шар.
– Да, конечно. И я уверен, что с Еленой все будет в порядке.
Айзенменгер промолчал.
– По крайней мере, она от нее избавилась.
Айзенменгеру совершенно не хотелось выслушивать разглагольствования Тристана о том, как плохо выглядит Елена, и он издал какой-то неопределенный звук. Тристан, отвлекшись, промахнулся по коричневому шару, выпрямился и направился к бутылке портвейна, чтобы вновь наполнить стаканы. А Айзенменгер сделал вид, что сосредоточенно размышляет над ударом по красному шару.
– И все же очень приятно, что она приехала. Ее присутствие напоминает мне о прежних деньках.
Айзенменгер попал битком по красному, но не по тому, по которому намеревался; шары заметались по зеленому сукну, однако безрезультатно, и счет остался прежним.
– А каким был Джереми? – выпрямляясь, спросил Айзенменгер.
Он совершенно не собирался задавать этот вопрос и сам не понял, как это у него вырвалось. Тристан удивленно поднял голову.
– А что, Елена вам не рассказывала?
– Елена предпочитает не говорить о нем, – улыбнулся Айзенменгер.
– Да, она всегда была скрытной, – медленно кивнул Тристан.
– И?…
Тристан вновь взял сигару.
– Джереми был очень милым мальчиком. Шутником, заводилой. Однако он никогда не был груб. Все его выходки выглядели чистым… ребячеством.
Однако прозвучало это не вполне правдиво.
– Я даже фотографий его никогда не видел, – продолжил Айзенменгер.
– Правда? – Тристан задумался. – Джереми был высоким красивым мальчиком с угольно-черными волосами и большим носом.
Это описание, как и большинство ему подобных, было абсолютно бессмысленным.
– Но насколько я понимаю, Джереми приходился Елене сводным братом. Как это получилось?
Тристан рассмеялся.
– Вы залезаете в семейную историю, знаете ли.
– Которую лучше не тревожить?
Тристан снова рассмеялся.
– Да нет! Просто мы переходим к связям, соединявшим Флемингов и Хикманов, к вопросу о том, почему мы были так близки… – Он неожиданно умолк, словно только теперь осознал, что использованное им прошедшее время несет на себе печать могильной безнадежности. – Мы с Клодом дружили еще в колледже. Все годы учебы жили в одной комнате и делились абсолютно всем. – Тристан улыбнулся, сделал глоток портвейна и поставил свой стакан на полированный край стола. – Иногда даже девочками.
– Я так понимаю, Тереза училась в том же колледже.
Хикман окинул взглядом бильярдный стол, попытался попасть по красному шару, но промазал.
– Да. Бедняга Клод считал, что у него есть какие-то шансы, но он всегда был неисправимым оптимистом. – Хикман стоял у камина, над которым висело самое большое зеркало, когда-либо виденное Айзенменгером, если, конечно, не считать телескопов. В нем отражались люстра и расписной потолок. – А потом я уехал в Лондон учиться в медицинской школе, но сперва, конечно же, женился на Терезе. Клод отнесся к этому спокойно и даже был моим свидетелем.
Айзенменгер отхлебнул портвейна. Хикман оставил красный шар на раздражающе малом расстоянии от лузы…
Ему удалось его загнать, но на этом все и закончилось, так как белый шар оказался в безнадежном положении. Хикман передвинул маркер на доске.
– Конечно, это было безумием, – промолвил он, – жениться до получения диплома. Но я всегда был азартен.
Айзенменгер кивнул и улыбнулся, подумав, что не так уж трудно потакать своему азарту, живя в замке и имея тысячу акров карманных денег.
– А Клод занялся юриспруденцией и вскоре познакомился с восхитительной девушкой, которую звали Диана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112