– Но обвинение было обосновано, сэр, – поспешила заметить Беверли.
Мотт поджал губы.
– И тем не менее ходили разные слухи, не так ли? Их дочь, адвокат, считала, что мы ошибаемся.
– От нее всегда одни неприятности. Славится своими левыми взглядами и борьбой с полицией.
Мотт помолчал, не отводя взгляда от снимка.
– Вы утверждаете, что обвинение было обосновано. – Он снова посмотрел на Беверли. – А лично вы не внесли свою скромную лепту в его обоснование?
Следущая секунда изобиловала таким количеством догадок, что Беверли показалось, будто прошел год.
Что он хочет услышать – правду или успокаивающую ложь? Если я расскажу ему о том, что произошло на самом деле, он тоже окажется замазан, и моя карьера будет окончена. Если я солгу, то, что бы ни произошло потом, он останется чистеньким.
– Нет, сэр.
Мотт неторопливо кивнул, словно догадавшись о ходе ее мыслей. А потому его следующий вопрос показался Беверли жестокой насмешкой:
– Так что же вас так тревожит? Если обвинительный приговор был справедливым, волноваться не о чем. И даже если об этом узнает дочь пострадавших, ей будет не за что зацепиться.
Ну спасибо, сукин сын.
– Дело в том, что здесь открылся один неприятный момент.
– Правда? Какой?
Беверли глубоко вздохнула.
– Возможно, у Итон-Лэмберта был сообщник.
– Что-то я не помню улик, которые указывали бы на это.
– До сегодняшнего дня их не было.
– А-а.
– И это может быть использовано дочерью погибших для того, чтобы снова поднять шумиху.
– Понятно… – Мотт выглядел неуверенным, но в его манере поведения была еще какая-то странность. И его дальнейшие слова подтвердили подозрения Беверли. – Если бы я был циником, инспектор, я сказал бы, что вы городите полную чушь. Неужто вы считаете, что эти запонки стали – как бы это сказать? – тем самым живцом?
Ни один мускул не дрогнул на лице Беверли.
– Я вас не понимаю, суперинтендант, – негодующе ответила она. – Они были найдены у Джереми Итон-Лэмберта и стали последним звеном в целой цепочке улик. Он был наркоманом, постоянно ссорился с родителями, и, вдобавок ко всему, у него не было алиби.
Мотт позволил себе слабо улыбнуться.
– Конечно, Беверли, конечно.
От ее внимания не ускользнуло, что он назвал ее по имени.
– Но улик, указывавших на сообщника, не было, – продолжил Мотт. – Ни одной, насколько я помню. К тому же зачем бы этому сообщнику было держать в кармане уличавшие его вещи? И усугублять свою глупость хранением фотографии прежних владельцев?
Она не могла позволить себе отступить.
– Это нам и предстоит выяснить, сэр. Мне придется возобновить расследование, чтобы разобраться с вновь открывшимися обстоятельствами, только сделать это надо тихо.
Мотт некоторое время смотрел на столешницу перед собой, а потом откинулся на спинку дивана. Губы его искривились.
– Официально мы не сможем это сделать, – подняв голову, произнес он, обращаясь к круглому светильнику, висевшему прямо над ними. – Это будет выглядеть так, будто мы пытаемся что-то скрыть.
Беверли это не удивило, она лишь обрадовалась тому, что он оставляет перед ней открытую дверь.
– А неофициально! – спросила она.
Он выдержал еще одну паузу, разглядывая исключительно интересный осветительный прибор у себя над головой, а когда тот потерял для него привлекательность, перевел взгляд на Беверли.
– Неофициально… – Его улыбка была столь многозначной, что к ней можно было написать целые тома комментариев.
Вот оно, начинается. Она уже слышала то, что он должен был сейчас сказать, уже ощущала его прикосновения к своей груди, бедрам, промежности. Она ждала, стараясь не выдать себя лихорадочным дыханием. Неужто у меня нет другой валюты, которой можно было бы расплачиваться с ними?
– Неофициально, – повторил он, – я мог бы договориться о временном переводе. Я знаком с помощником главного констебля графства. Думаю, он с энтузиазмом отнесется к перспективе укрепления своих сил, особенно с помощью такого опытного детектива, как вы…
Беверли задумалась, пытаясь обнаружить в этой фразе скрытый смысл.
– А как Сорвин? Он не обидится? – спросил Мотт.
– Не знаю, – пожала плечами Беверли, вспоминая об их былых взаимоотношениях. Может, эти чувства все еще живы? Может, ими можно воспользоваться? – А что, это имеет какое-то значение?
Мотт не ответил.
– Какое дело вы сейчас ведете? – осведомился он.
– В настоящее время работы почти нет. После недавних арестов мой стол практически пуст.
– И все же мы не можем позволить себе расстаться с вами… – произнес Мотт, глядя на Беверли, и в его словах опять прозвучала какая-то двусмысленность. – Это создаст огромную брешь в наших рядах.
Давай уже, закругляйся, ублюдок!
– Вы очень трудолюбивы, Беверли.
Она улыбнулась; у нее было такое чувство, что она копается в гнойной ране, и тем не менее она продолжала улыбаться.
– Да, сэр, рвения мне не занимать.
– Мне тоже так кажется, – кивнул Мотт.
– Нелл не была готова к материнству. Я думаю, она вообще не была готова к взрослой жизни. – Айзенменгер различил в словах Терезы не только горечь, но и раздражение.
– А отец Тома?
– Что – отец Тома?
– Он никогда не пытадся связаться с ней? Неужели Том ему совершенно безразличен?
На кухне было холодно, но вряд ли ледяной тон Терезы объяснялся этим:
– У Тома нет отца.
Простота этого утверждения явно противоречила запутанности ситуации, которую оно было призвано объяснить. Оно звучало как приговор, не подлежащий обжалованию.
– А мать у него есть? – Айзенменгер вряд ли смог бы объяснить, что заставило его произнести это. Однако каким бы дерзким не был этот вопрос, он напрашивался сам собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112