А потом приказал вызвать к нему Управительницу Наю и Велимана, мастера войны. * * *
Одноглазый мастер сидел в подземелье у Редара — в этот день у пленника выдалось много гостей. Сначала Ная, потом, спозаранку, забежала Лези с привычной уже утренней порцией мяса и каши, немножко посидела, наблюдая, как жадно он ест, — а теперь еще и командир ополченцев, повадками и внешним видом чем-то неуловимо похожий на Кенгара, лучшего охотника пещерного города. Редар был уверен, что эти двое быстро бы нашли общий язык. Кенгар по-настоящему ценил опытных людей, разве что Салестера не любил. Как и сам Редар, кстати.
А вот Велиман ему нравился. Оба пустынники, оба пленники, родственные души — не удивительно, что они быстро сдружились, несмотря на разницу в возрасте. Вот и сегодня одноглазый воин, оставив своих «криворуких» на растерзание Альрику, спустился вниз, к новому другу. Сначала говорил он один, вспоминал с грустью родную пустыню, уже подернувшуюся пеленой забвения, свой дом с жалким кустиком саксаула, прикрывающим вход, своего высушенного ветрами и солнцем отца, младшую сестру... Рассказывал, как, угодив в плен к смертоносцам, он был поражен небывалой красотой этих мест. Пустыннику, считавшему раньше заросли песчаной колючки у подножья скал буйством растительной жизни, зеленый беспредел Долины Третьего Круга показался невозможным, совершенно невероятным чудом.
Редар слушал мастера войны и вспоминал себя — с каким восторгом он смотрел по сторонам, попав из пустыни в степь. Даже бедные цветами и толстыми сочными стеблями травы вызвали у него изумление. Не удивительно, что, очутившись после песков сразу в плодородном раю Долины Третьего Круга, Велиман так сильно удивился.
А воин уже переключился на историю своего многострадального глаза. В Акмоле ее слышали почти все, причем по десять раз — это единственное, что мастер вообще о себе рассказывал. Редар был в городе новичок, а значит — благодарный слушатель, и Велиман со смешком начал вспоминать:
— Уже почти пять лун прошло, как меня схватили. И очень мне не хотелось дальше с мокрицами обниматься...
Редар улыбнулся, оглядел стены своей темницы.
— Э-э, — пренебрежительно махнул рукой Велиман, — это у тебя здесь так, ерунда. Твари эти омерзительные, любят сырость и гниль, поселили их в старой каменоломне — в галерее, где раньше подземная река протекала. Потом в нее стали гадость всякую, нечистоты сваливать. Река испортилась, загнила, превратилась в тошнотворно зловонную лужу. Нечто подобное мокрицы и обожают больше всего — для них это самое раздолье. Ну, а я должен был каждый день в это месиво спускаться, отлавливать десяток тварей потолще. На завтрак, стало быть. Мне, кстати, мясо мокриц не положено было — кормили похлебкой, да кусок высохшей лепешки давали. Правда, я и не особенно настаивал. В песках, конечно, привыкаешь мясо есть, сам знаешь, да только поглядев, как мокрицы живут, чем дышат и где спят, — куска бы не проглотил. Это сейчас привык более-менее.
Тут Велиман заметил, как Редар, слушая его рассказ, с нарастающим отвращением посматривает на кусок сушеного мокрициного мяса, который принесла ему на завтрак грустная служительница Лези.
Да, теперь и парню кусок в горло не полезет. А у него с разносолами туго — что принесли, то и ешь, и спасибо скажи, что вообще хоть что-то дают. Велиману стало даже немного стыдно за свой язык — сам он, получив звание мастера войны, ест лучше многих. Бывает даже иногда, что мальчишка-подмастерье приносит с поварни кусок настоящего кролика. А здесь это считается едва ли не самой ценной наградой за верную службу. Рабы, настоящие рабы — у них и награда измеряется в хорошей жратве да сносном жилище. Что, мол, еще надо? Ополченцы доводили его этим до бешенства: «Ты зачем воином хочешь стать?»
— «В землянке жить не хочу! А еще — мясо дают каждый день.»
— «А если убьют?»
— «Не-е, меня не убьют. Я везучий...»
— Ну, — попытался сгладить впечатление от своего рассказа Велиман, — мокриц перед готовкой моют, конечно, сам видел, сушат...
Редар тихо вздохнул. Потом улыбнулся, взглянул на одноглазого командира с хитринкой:
— Думаешь, мастер, у меня аппетит от твоих рассказов пропал? Да, давно ты в пустыне не был. Бывало, пескозуба того же добудешь утром, а к вечеру, пока до дома дотащишь, он уже так попахивает...
Велиман отвел глаза. Это уж точно — по пескам он теперь тоскует редко. Привык здесь, Акмол стал ему новым домом, хоть и хорохорится еще душа, вспоминается иногда бескрайняя ширь разноцветного песчаного моря, раскинувшаяся от горизонта до горизонта. Это только местные, кто никогда не был в пустыне, презрительно бросают: чего, мол, там интересного! Жарко, и все кругом одинаковое, желтое. На самом деле пустыня переливается множеством цветов — от бурого у подножья дюн до красновато-рыжего, медного растрескавшейся под палящим солнцем глины.
— Правда твоя — истосковался я здесь по пескам. Вообще, по воле. Поверишь ли, с последнего побега я из ворот города только с началом муравьиной войны вышел. С криворукими своими пошел Валег защищать. Всего-то восходов семь там пробыл, а потом Повелитель отозвал меня назад. До сих пор жалею. Управитель там был молодой, горячий, мог и по неопытности дров наломать. Очень я ему не нравился, все хотел по-своему делать...
Мастер войны до сих пор винил себя в том, что Валег был захвачен и разрушен шестилапыми. Ему казалось, что он просто не смог научить всему местных ополченцев. Если бы Фефн оставил его в поселении...
А еще Велиман вспоминал иногда Энгиду, вдову охотника, что пригласила его пожить у себя в доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90