Но не успел…
Вдали показалась встречная машина – огромный грузовик. Ни Джастина, ни Питер так ничего и не поняли: резкий удар, пронзительный визг тормозов, алая кровь, растекающаяся по лобовому стеклу – это было последнее, что помнила Джастина…
Джастина прежде никогда не летала во сне – даже тогда, когда была совсем маленькой девочкой. Но теперь впервые в жизни испытывая это сладостное чувство, она находилась в блаженном состоянии.
Тело ее внезапно стало легким, легче тополиного пуха, и управлялось малейшим мысленным приказом. Джастина неслась над землей, то взмывая вверх, к облакам, то опускаясь к самой земле.
О, это опьяняющее блаженство!
Мгновение, другое – и весь город оказался где-то внизу, под ногами, очень странный с высоты: плоский и неожиданно маленький. Удивительным было то, что Джастина не летела, а парила в воздухе неподвижно, а внизу навстречу ей бежали улицы, площади, сады и окрестности; они проскальзывали далеко внизу, под ней, и торопливо убегали назад, назад. Ветер бил прямо в глаза. Совсем рядом с ней со свистом проносились птицы – Джастина не могла рассмотреть, какие именно. Чуть заметное мысленное усилие – и она устремлялась вниз; дальние окрестности начинали расти горой под ее ногами.
Все управление телом было так просто, ловко и точно, что его можно было сравнить разве что с удовольствием плавать в спокойной прохладной воде.
Но вот уж и город остался далеко позади. Внизу быстро замелькали пестрые, полосатые заплаты огородов, правильные четырехугольники садов, узкие ленты дорог, по которым на удивление медленно двигались игрушечные автомобили, синие ленточки рек с микроскопическими лодками.
Теперь направо возвышались величественные гряды мохнатых сизых гор, поросших густым лесом, а налево лежала в извилистых очертаниях берегов плоская голубоватая бухта, а в ней – крошечные белые и темные точки – парусные суда и пароходики.
А еще дальше, до самого горизонта, синело и поднималось спокойной стеной море, упираясь в легкое, ясное небо.
– Туда, к горам! – воскликнула Джастина.
Она, движимая своим мысленным приказом, повернула так резко, что сердце у нее словно на минуту погрузилось в ледяную воду – когда Джастина случайно повернула голову и заглянула вниз, в открывшуюся сбоку страшную глубину.
Но чувство это вскоре прошло, и вновь она купалась в воздушных волнах, вновь отдавала себя неизъяснимому наслаждению…
Теперь горы шли навстречу ей, вырастая с каждой секундой, и ей было одновременно интересно и страшно видеть, как они на глазах меняли свои очертания. Среди их темной густой массы стали видны отдельные дикие скалы, обрывы, глубокие расщелины, холмы, круглые зеленые полянки, тончайшие серебряные нити водопадов. Спустя некоторое время можно стало даже различить верхушки деревьев.
– Выше! Выше! Еще выше! – приказывала сама себе Джастина, отдаваясь упоению быстрого полета, такого захватывающего и фантастичного.
Но какой-то миг ее обдало холодным и густым туманом, когда она пронзала насквозь малое облако, зацепившееся за гребень горы, и она быстрым победным рывком взмыла выше всей горной гряды, возвышавшейся над пустынным бескрайним плоскогорьем, которое зеленой покатой равниной простиралось перед ней, однако это неприятное чувство, вызванное туманом, быстро прошло, уступив место другому. Солнце, скрытое раньше громадами надвигавшихся гор, радостно бросало в лицо Джастине свои золотые, смеющиеся, ласковые стрелы.
Она поднималась над величественной горной цепью до тех пор, пока та не осела далеко внизу, не расплющилась и не обратилась в плоскость, как и весь круг горизонта, похожий теперь на географическую карту. Тогда она повернула в обратную сторону, к морю, к той самой бухте, которую только что видела. Море в своей неописуемой и торжественной красоте уходило в беспредельную, необъятную даль.
Но вскоре никого и ничего не стало, – не стало на всем белом свете; было только: вверху светло-голубое небо, прозрачное, холодное, внизу – черно-синий океан, а посредине, как раз между ними – она, Джастина, опьяненная буйным веселым ветром и своим полетом.
Даже и ее самой не было, не было тела, а была только одна лишь душа, охваченная молчаливым и блаженным восторгом, потому что ни на одном языке никогда не найдется слов, чтобы его передать…
Неожиданно где-то совсем близко, над самым ухом, послышался неприятный стеклянный звук – с таким звуком, как правило, ставится на стеклянный столик стакан или бутыль. И чей-то голос, чужой, незнакомый:
– Слава Богу, она очнулась!
Джастина с трудом разлепила глаза и увидела над собой незнакомую женщину в белом.
– Что такое? – прошептала она непослушным языком. – Что случилось?
И тут же Джастина ощутила во всем своем теле страшную боль – такую пронзительную, что сразу же застонала, не в силах сдержаться.
– Миссис Хартгейм! О, как хорошо, что вы пришли в себя! Такая ужасная катастрофа… Мы уже и не думали, что вы останетесь в живых…
Джастина увидела над собой склоненное лицо Лиона.
– Лион… – прошептала она, с трудом шевеля губами. – Лион…
По морщинистым щекам Хартгейма текли слезы, но он и не думал их вытирать. Осторожно погладив Джастину по голове, он тихо-тихо, словно боясь разбудить ее, произнес:
– Не волнуйся… Все хорошо… Я рядом с тобой, я люблю тебя…
И Джастина вновь погрузилась в глубокое, бездонное забытье… Но иногда сквозь него она чувствовала прикосновение ладони Лиона, такое приятное, прохладное, и ей казалось, что до слуха ее долетают слова:
– Не волнуйся… Все будет хорошо… Я рядом с тобой, я люблю тебя…
Джастина долго болела – в госпитале она провела около шести месяцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104