Каждый вечер до своего пятнадцатилетия (и еще несколько вечеров после оного) Ли-Шери не ложилась спать без сказки; еще пару недель назад она как припадочная вертелась на спортивной площадке, размахивала огромными помпонами и выкрикивала неразборчивые заклинания, чтобы привлечь фортуну на сторону стайки феечек, поклоняющихся священному яблоку (значительная часть средств на банковском счете вполне зрелого Макса прибавилась благодаря удаче той самой футбольной команды – священного яблока, но это уже совсем другая история). Теперь пришло время повзрослеть. Принцессы – это вам не обычные девушки, за пятачок пучок не купишь. А эта принцесса – дошло вдруг до Макса и Тилли – к тому же оказалась настоящей секс-бомбой.
По достижении совершеннолетия она имела все шансы выйти замуж очень и очень удачно. В сущности, в мире не было такого мужчины – начиная от принца Чарльза и заканчивая сыном президента Соединенных Штатов, – которому бы она не составила блестящую партию. Эти перспективы приятно согревали душу короля и королевы. До сих пор, живя под бдительным оком ЦРУ и согласившись оставить высший свет, супруги Фюрстенберг-Баркалона не имели особых амбиций в отношении дочери и были довольны уже тем, что принцесса хотя бы не лишена нормального американского детства (они, правда, сомневались, можно ли отнести к нормальным такие вещи, как вегетарианство и увлечение экологией). Теперь же родителям пришло в голову, что, если их юная наследница привлечет внимание нужного человека – например, одного из новоявленных арабских магнатов, – помешать столь выгодному союзу не сумеет, вероятно, даже ЦРУ.
Для разговоров о браке время было самое неподходящее. Ли-Шери похоронила любовь, вогнав ей в грудь осиновый кол. Тем не менее принцесса все же решилась предоставить себя в полное распоряжение зрелости (если, конечно, зрелость в этом заинтересована) – в расчете на возможную пользу при подготовке к выполнению своей жизненной миссии, ну и чтобы вибрации маленькой устрицы, облюбовавшей горячее влажное местечко чуть пониже принцессиного живота, не особенно отвлекали ее высочество от исследований в сфере экологии, если она когда-нибудь надумает к ним вернуться.
Любимый плюшевый мишка полетел в дальний угол. Вслед за ним отправились пластинки «Бич бойз». Принцесса отринула мечту о медовом месяце на Гавайях с Ральфом Надером, отказалась от своих грез о нем, включая сладостную фантазию о совместной поездке к освещенной лучами закатного солнца Халеакале – само собой, с пристегнутыми ремнями безопасности. Не то чтобы Ли-Шери переменила мнение о себе как об идеальной женщине для Ральфа, нет – он слишком много работал, слишком редко улыбался, а за обедом выглядел как человек, которому абсолютно все равно, что есть и как жить, – он явно был героем, которого ожидает погибель, если только его не спасет какая-нибудь принцесса. Причина столь резкой перемены заключалась лишь в том, что все эти романтические фантазии были… незрелыми.
Ли-Шери стала читать книги о солнечной радиации, просматривать газетные статьи о перенаселении. Чтобы всегда быть в курсе последних событий, она следила за всеми выпусками новостей и пулей вылетала из гостиной, как только по телевизору начиналась мелодрама. Она слушала Моцарта и Вивальди (Чайковский ее угнетал), кормила мухами Прекрасного Принца и прилагала массу усилий, чтобы содержать в чистоте себя самое и свою комнату. «Чистота – сестра добродетели» – единственный лозунг зрелости, под которым Ли-Шери подписалась бы, не кривя душой – и не потрудившись задуматься, что если в последней четверти двадцатого века добродетель не нашла сестрицы получше чистоты, то нам, пожалуй, пора пересмотреть свои взгляды на добродетель.
13
В воскресенье Хулиетта не работала, и это было вполне справедливо. Даже у Пятницы по четвергам был выходной – спасибо доброму Робинзону. По воскресеньям королева Тилли тащилась на кухню и, одной рукой прижимая к груди чихуахуа, готовила поздний завтрак.
Запах поджаренного бекона, бесконечных сосисочных связок и ветчины потихоньку прокрадывался на коротких свиных ножках через весь дом, в северное крыло второго этажа. Запах будил принцессу, неизменно вызывая у нее сразу и зверский голод, и жуткую тошноту. Ли-Шери ненавидела это ощущение: оно напоминало ей о беременности. Несмотря на целибат, каждое воскресное утро начиналось для принцессы со сковороды жареного страха.
Даже после того как волна паники отступала, принцесса не ждала от воскресенья ничего хорошего. Ли-Шери считала воскресенье пыльным шкафом, где Господь держит теплые тапочки. Воскресный день для принцессы был наполнен такой серой скукой, разогнать которую не могли никакие развлечения. Кто-то, наверное, радовался возможности расслабиться, но Ли-Шери догадывалась, что очень многие разделили бы ее мнение о том, что воскресенье вызывает просто сверхъестественную депрессию.
Воскресенье – бледная больная тень энергичной субботы. Воскресенье – день вынужденного отдыха для людей, вовсе к тому не склонных. День, когда разведенные отцы, отсудившие «право посещения», ведут детей в зоопарк. Когда тяжесть похмелья не знает границ. Когда дружок Ли-Шери не пришел к ней в больницу. Воскресенье – обожравшийся белый кот, который завывает дурным голосом и портит воздух.
День полнолуния, когда луна не росла и не убывала, вавилоняне называли «ша-бат», то есть «день отдыха». Считалось, что в этот день живущая на луне богиня Иштар менструирует – в Вавилоне, как практически в любом древнем примитивном обществе, женщине искони запрещалось работать, готовить еду или отправляться в дорогу во время месячных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84