– Это называется бедра.
Глаза Физеля увлажнились, нижняя губа задрожала, словно улитка, которой только что объяснили значение слова «эскарго». Принцессе стало жаль Абена, и она принялась лечить дрожь, тик и слезы жениха с помощью поцелуев. Вскоре предоставленные самим себе евнухи уже ухмылялись и толкали друг друга в бок, заслышав отнюдь не священные, хотя и не кощунственные звуки, доносившиеся из апартаментов.
85
«Теперь уже осталось недолго», – сказала Ли-Шери ложке. Мавританские архитекторы имели обыкновение делать окна размером с замочную скважину, и рыжеволосая принцесса, стоя как раз у такого окошка, до рези в глазах всматривалась в крошечное отверстие, наблюдая, как идут работы по облицовке. Было воскресенье – к удивлению Ли-Шери, такое же скомканное и бесцветное в мусульманском мире, как и в христианском. Каменщики из дневной смены – в основном югославы и греки (мудрые арабы предпочитали работать по ночам, избегая жарких лучей солнца) – обкладывали пирамиду плитами из белого известняка, а принцесса решила устроить себе выходной.
«Теперь уже осталось недолго», – повторила она. Прозвучал ли в ее словах оттенок беспокойства, ложка сказать не могла.
Прошлой ночью Абен был хорошим любовником, поэтому принцесса проснулась довольно поздно. Она посидела над чашкой чая, потом какое-то время поиграла с ложкой. Этот полдень ничем не отличался от остальных – Ли-Шери стояла у окна, глядя на лишенный теней город, унылый, белый и бестолковый, как свалка старых холодильников, как прощальный пикник исписанного школьного мела. В лучах полуденного солнца пирамида тоже сверкала ослепительным белым светом. Несмотря на палящий зной, город казался холодным. Для принцессы с ее американским темпераментом он выглядел абсолютно чужим. Но пирамида… Пирамида была самой настоящей и реальной – реальнее, чем все здания, окружавшие Ли-Шери в Америке.
Как может один предмет быть реальнее любого другого, особенно если он непостижим и загадочен? Вероятно, когда мы воспринимаем вещь как абсолютно явную, но совершенно не нужную, она становится подлинно реальной. Она реальна сама по себе и не зависит от внешних элементов или ассоциаций для подтверждения факта своего существования. Чем большая духовная ценность придается предмету, чем больше ему находится предназначений, чем больше пользы он приносит, тем больше иллюзий создает. Иллюзии, подобно многим ценностям, фальшивы и быстро приедаются, но прямые линии и плоские поверхности всеми порами непрестанно сочатся реальностью, особенно если утилитарную функцию объекта постичь нельзя. Геометрические очертания пирамиды позволяют нам окинуть взором все ее углы и грани. Не нужно обходить пирамиду кругом, чтобы полностью изучить ее. Если видел ее спереди – считай, видел и сзади. Более того, передняя и задняя грани пирамиды практически одинаковы. Пирамида первична по своей сути. Пирамида есть не функция, но форма; не воздействие, но присутствие. Чтобы увидеть пирамиду, достаточно одного мига, но толковать ее мы продолжаем бесконечно долго. Она вновь и вновь дает нам духовную пищу. Пирамида загадочна и непостижима не вопреки, а благодаря своей элементарной сущности. Свободная от гипнотической истерии механики, летаргического оцепенения электроники и неизбежного распада биологической материи пирамида покоится в своем скучном великолепии между пространством и временем, не касаясь и не воплощая ни одно, ни другое, и способствует развенчанию мифа о прогрессе цивилизации.
Разумеется, Ли-Шери никогда не думала о пирамиде в категориях геометрических истин. Даже мыслительные процессы, которые подпитывали теорию принцессы, не заносили ее на такие озоносферные высоты объяснений (теоретический анализ – настоящий «открытый космос», на тысячи холодных световых лет удаленный от простых земных радостей), а Ли-Шери была слишком молода, чтобы помнить песенку Конни Фрэнсис «Неужели в самом деле это правда?». Глядя на пирамиду – свою пирамиду, – Ли-Шери просто испытывала головокружительные ощущения человека, запустившего руку в задний карман судьбы.
Принцесса поднесла чайную ложку к глазам и принялась перемещать ее по линии горизонта, пока далекий монумент не оказался в углублении. Тогда Ли-Шери понарошку съела пирамиду.
– М-м-м, – протянула она. – Чуть-чуть недосолено.
Если в жесте принцессы и проскользнуло беспокойство, ложка этого не заметила.
86
Давным-давно (позаимствуем первую фразу из Хулиеттиной сказки, которая так впечатлила принцессу) старый, раздолбанный, побитый жизнью фургон странствующих сборщиков фруктов – ржавый, пыльный, от фар и до заднего борта набитый оравой их ребятишек и скудными пожитками – вырулил с заправки в городке Уолла-Уолла и остановился посреди дороги. Карапуз лет двух в подгузнике – точнее, только в подгузнике, потому что больше ничего на нем не было, – выбрался из фургона, выхлопная труба которого плевалась каплями масла размером с гроздья гнева, и заковылял по асфальту. Несмотря на очевидную принадлежность к мужскому полу, на заправке он зашел в женский туалет, где задержался гораздо дольше, чем следовало ожидать. Наверное, провозился с застежками подгузника.
Тем временем папаша за рулем рыдвана нетерпеливо давил на педаль газа, а чумазая ребятня за его спиной энергично молотила по крыше. И как раз в тот момент, когда босые ноги карапуза показались из-за двери туалета, водитель резко выжал сцепление, и грузовичок затарахтел прочь. Малыш изумленно вытаращил глаза, глядя вслед удаляющемуся фургону, потом неуклюже засеменил по шоссе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84