Ее усики обвиваются вокруг нервных волокон. Затем они…– Я изучал военную медицину, Спок. Даже больше, чем вы, дольше, чем вы.– Головной мозг капитана разрушен. На выздоровление нет никакой надежды.– Спок…– Оставшееся тело – это всего лишь оболочка. В нем не больше жизни, чем в лишенном энергии клоне, ждущем своего хозяина, чтобы тот разрезал его на составные части.Маккой бросился к нему с поднятыми кулаками:– Да будьте вы прокляты, Спок! Будьте прокляты!..Спок легко перехватил его правую руку, не очень резко завернул ее за спину и сам оказался за спиной доктора. Тот попытался дотянуться до него левой, но услышал:– Доктор Маккой, вы же знаете, что я прав.Маккой сокрушенно сгорбился.– Вы не можете держать его дольше. Вы сделали все возможное и невозможное, чтобы спасти его. И не ваша вина, что он был обречен с момента ранения. Эта неудача не уронит вашей чести, если вы не будете разыгрывать эту уродливую пародию на жизнь. Дайте ему спокойно уйти!.. Я прошу вас… Дайте ему уйти!Вулканец говорил с пронзительной убежденностью. Маккой взглянул на него через плечо, и Спок разжал свои руки, сделал шаг в сторону, чтобы скрыть свою собственную печаль и собственное отчаяние, которые могли скрутить и его, как они скрутили Маккоя.– Да, мистер Спок, вы правы, – сказал доктор. – Вы правы.Подойдя к панели управления системой жизнеобеспечения, он отключил систему герметизации и открыл дверь в карантинную камеру. Воздух с шумом ворвался в это помещение с пониженным давлением, за воздухом в камеру вошел Маккой, а за ним и Спок, Последний раз доктор проследил глазами за ЭКГ, но ничего нового для себя не увидел – все та же ровная горизонтальная линия бежала по экрану без малейшего отклонения вверх или вниз. На всех других экранах был тот же безрадостный вид.Маккой подошел к тому, что было когда-то Джимом, откинул прядь волос с его лба, с трудом взглянул в его серые глаза и приступил к работе.Началась она с того, что доктор заставил свой разум развеять туман алкоголя, и руки его приобрели четкие уверенные движения. Он вытащил одну за другой иглы из руки Джима, и мнимая гармония химических анализов распалась на ряд неприглядных картин: содержание кислорода в крови резко упало, зато выросло содержание углекислоты и совсем исчезли данные о каком-либо обмене веществ.Оставив сердце Кирка без искусственных стимуляторов, Маккой, стиснув зубы, отключил и респиратор. Но сердце Джима продолжало биться, потому что сердце продолжает биться даже вырезанное из грудной клетки. Мышца сердца будет сокращаться до тех пор, пока отдельные его клетки, одна за другой, не выйдут из синхронного ряда, и тогда начнется свертывание крови и смерть всех клеток.Но дыхательный рефлекс требует нервного импульса. А когда Маккой отключил респиратор, тело Джима и, не пыталось вдохнуть. После последнего, полупринудительного, выдоха не последовало никакой борьбы за жизнь, и это больше, чем свидетельства машины, убеждения Спока и его собственная неуверенность, убедило Маккоя в том, что каждая клеточка тела Кирка мертва…Все жизненные показания застыли на нуле, наступила оглушающая тишина. Доктор накрыл лицо Кирка простыней – закрыл его мертвые глаза. И тут же прикрыл рукой свои, сдерживая слезы, но не сдержав громких рыданий:– О боже, Спок, как это могло произойти? – и пошатнувшись, начал проваливаться в благодатную темноту, угасающим сознанием укоряя себя за то, что слишком много выпил.Спок подхватил его на руки, легко поднял и почувствовал такую остроту переживаний доктора, что вынужден был призвать все свои внутренние ресурсы, чтобы отгородить себя от боли утраты, от чувства стыда за бессилие и от раскаяния за только что содеянное. Но отгородившись от внутренней сумятицы Маккоя, Спок не смог подавить свое собственное чувство стыда и заглушал его неотложными действиями.Он занес Маккоя в одну из пустующих палат, уложил на койку, снял с него ботинки, расслабил воротник форменной рубахи, прикрыл одеялом и притушил свет. Кажется, все было сделано для того, чтобы доктор проспался, протрезвел, но неожиданно Спок вспомнил тот единственный случай в своей жизни, когда он напился до унизительного состояния беспомощности. Доктор сейчас находился в таком же состоянии, и оставлять его одного – значит, подвергать его жизнь опасности. И Спок сел на стул рядом с койкой, опустил голову на руки, задумался.Ни погруженный в молчание Спок, ни громко храпевший Маккой не подозревали, что за ними давно уже наблюдали. Напротив карантинного отделения, в палате с полузашторенной прозрачной стеной, лежал Иан Брайтвайт. Он был абсолютно неподвижен из-за травмы черепа и тяжелого сотрясения после падения с мостика. Голова его раскалывалась от боли, в глазах у него все двоилось и даже троилось.Поэтому поначалу он не поверил своим глазам, а когда поверил, то подумал, что у него началась галлюцинация или он видит страшный сон. А когда окончательно убедился, что все происходящее на его глазах – не правдоподобная реальность, то попытался помешать преступным действиям доктора корабля и первого офицера: они отнимали жизнь у капитана Кирка!Но едва он попытался открыть рот, шевельнуть рукой, сенсоры снабдили его такой дозой успокоительного, что он лежал беспомощной куклой, лишь время от времени с трудом открывая глаза. Но он все видел: и как Маккой спорил о чем-то со Споком, и как они затевали драку, после которой мирно отключили от капитана систему жизнеобеспечивания и преступно ждали, когда он умрет.Теряя сознание, Иан не верил, что снова очнется, но хорошо помнил, что он видел…Громкий всхрап Маккоя вывел Спока из глубокой задумчивости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82