словом, победа была совершенная. Я кипел радостью!»
Дело, продолжавшееся без перерыва более суток под дождем и холодом, завершилось при минимальнейших потерях полным разгромом карателей. Их отряд численностью свыше двух тысяч человек регулярной кавалерии перестал существовать.
8 октября, предварительно дав своему доблестному войску заслуженный отдых, Давыдов с отрядом двинулся в новый поиск, держась в правую сторону от Вязьмы.
Дела были, как говорится, обычные: перехватили несколько французских военных курьеров с корреспонденцией из Парижа и в Париж, заполучили в свои руки большой транспорт из семидесяти груженных разными припасами фур вместе с конвоем из двухсот двадцати пяти рядовых при шести офицерах; в прибавок к сему отбили своих пленных: 66 нижних чинов разных полков и двух кирасирских офицеров — Шатилова и Соковнина.
12 октября к вечеру партизанская партия прибыла в Дубраву. Едва расположилась на ночлег, как объявился обратный курьер, посланный несколько дней назад Давыдовым в главную квартиру. Он привез командиру целую кучу пакетов, среди которых оказалась и бумага, скрепленная личной печатью Кутузова. Тут же были и другие официальные послания и письма от добрых приятелей, знакомых и друзей.
Как не порадоваться было тому, что все испрашиваемые наградные представления Давыдова на своих партизан, а заодно и на юхновского уездного предводителя дворянства Семена Яковлевича Храповицкого, оказывающего всемерную помощь отряду, уважены светлейшим, о чем он счел возможным уведомить своеручно. Рескрипт Кутузова на имя Давыдова от 10 октября гласил:
«Милостивый государь мой Денис Васильевич, Дежурный генерал доводил до сведения моего рапорт ваш о последних одержанных вами успехах над неприятельскими отрядами между Вязьмою и Семлевым, а также письмо ваше к нему, в коем, между прочим, с удовольствием видел я, какое усердие оказывает Юхновский предводитель дворянства господин Храповицкий к пользе общей. Желая изъявить перед всеми мою к нему признательность, препровождаю у сего к вам назначенный для него орден св. Анны 2-го класса, который и прошу вас доставить к нему, при особом моем отношении на его имя. Буде же он прежними заслугами приобрел уже таковой знак сего ордена, то возвратите мне оный для украшения его другою наградою, в воздаяние похвальных деяний, им чинимых, о коих не оставляю я сделать и всеподданнейшее донесение мое Государю Императору. Волынского Уланского полка майора Храповицкого поздравляю подполковником. О удостоении военным орденом командующего 1-м Бугским полком ротмистра Чеченского сообщил я учрежденному из кавалеров онаго ордена Совету, прочие рекомендуемые вами господа офицеры не останутся без наград, соразмерно их заслугам. Отличившимся нижним чинам, по представленным от вас спискам, назначаю орденские серебряные знаки, а засим остаюсь в полном уверении, что вы, продолжая действовать к вящему вреду неприятеля, истребляя его конвои, сделайте себе прочную репутацию отменного партизана и достойно заслужите милость и внимание Августейшего государя нашего. Между тем примите совершенную мою признательность».
С удовлетворением прочитал Давыдов и послание милейшего Петра Петровича Коновницына, содержащее, как всегда, кроме слов доброго расположения, военные сведения и командирские наставления.
Невольную улыбку Дениса Давыдова вызвала и доставленная с общею почтою краткая записка от Матвея Ивановича Платова, начало которой было писано витиеватым круглящимся, должно быть, писарским почерком, а конец нацарапан крупными ломающимися на ходу каракулями самого атамана.
Писарская часть отличалась и по слогу:
«Приятельское уведомление ваше, через урядника Тузова, я получил. Радуюсь очень успехам вашим над неприятелем, они славны, и я не могу довольно выхвалить их...»
Собственноручная же часть, если выпустить из нее несколько крепких и соленых атамановых выражений, выглядела так:
«Бей... и воюй, достойный Денис Васильевич, и умножай славу оружия Российского и свою собственную!»
Чрезвычайно растрогало Давыдова и присланное с этою же оказией письмо старинного его приятеля и поэта, обаятельнейшего и скромного Сергея Никифоровича Марина, которого Денис когда-то весело задел в своей сатире «Сон». Отношения их все эти годы, несмотря на то, что виделись редко, оставались самыми сердечными. Здоровье Марина, получившего тяжелое ранение при Аустерлице и серьезную контузию под Фридландом, к началу нашествия французов было весьма подорванным, тем не менее он пожелал непременно быть в действующих войсках. Багратион, знавший и ценивший его, поручил исполнять Сергею Никифоровичу должность дежурного генерала при своем штабе. Приезжая к князю Петру Ивановичу, Давыдов несколько раз встречал в его главной квартире и Марина, с которым успевал обменяться дружескими объятиями и краткими, но душевными словами.
Письмо Марина показалось Давыдову столь же светлым и грустным, как и его улыбка:
«Любезный Денис,
Как я рад, что имею случай к тебе писать. Поздравляю тебя с твоими деяньями, они тебя, буйна голова, достойны; как бы покойный князь радовался, он так тебя любил. Ты бессовестно со мной поступаешь, ни слова не скажешь о себе, или я между любящими тебя как обсевок в поле? Одолжи, напиши, а я на досуге напишу тебе Оду. Я болен как собака, никуда не выезжаю; лихорадка мучит меня беспрерывно...»
С любезным Сергеем Никифоровичем Мариным Денису Давыдову так и не суждено будет более повидаться. Вскоре после этого письма болезнь его, усугубленная беспокойной должностью дежурного генерала, усилятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161