Девушка не могла догнать монахов. Она бросилась в погоню слишком поздно. Но конь нес ее вперед, подгоняемый тихим монотонным напевом.Когда стемнело, девушка увидела впереди земли храма, деревни — россыпи огоньков далеких окон — и сам храм — дворец света и ночи. Тогда Симму отпустила жеребца: он был весь в мыле и очень устал. Потряхивая гривой и негромко фыркая, конь повернул назад и растаял в сгустившейся тьме цвета индиго.Симму побежала быстро, как леопард.Теперь огней горело больше, чем обычно, — вдоль дороги, среди деревьев. Люди собирались, чтобы решить судьбу нечестивца Зайрема. Симму узнала все, что хотела, ловя обрывки фраз у дверей винных лавок и среди полей, ощетинившихся копьями колосьев. Даже влюбленные, скрывая свои грехи, отдыхая, говорили о богохульстве молодого монаха. Сам Настоятель судил Зайрема и признал его вину. Ему даже стало плохо, когда он впервые услышал целиком всю историю. Юноша не оправдывался и не просил о снисхождении. Придя в себя, Настоятель объявил, что завтра на рассвете Зайрем умрет под плетью.Симму подобралась как можно ближе к храму туда, где она могла безбоязненно появиться в облике женщины, — в Святилище Дев, расположенном неподалеку. Женщины и девушки прогуливались по лужайке перед Святилищем, обсуждая новости и громко ахая. Их жизнь проходила без любви, и любая весть о падении мужчины приносила радость, но они никогда не задумывались почему.Симму встала под деревом, укрывшись от их взоров. Неожиданно с дерева прямо ей в руки спорхнула птичка.— Взгляни на Зайрема моими глазами. Лети над стеной, найди двор, запомни слова тех, кто там… Найди Зайрема. Вернись ко мне и расскажи все, что увидишь.Птичка растворилась во тьме.Симму села под деревом, укутавшись черной тенью. Звезды роняли слезы между ветвями дерева.Одна из них скатилась к ногам девушки — это вернулась птичка.Девушка заглянула в глаза птички, словно в открытую книгу — мозаику, составленную из осколков увиденного в храме.— Вот толстый увалень, дай-ка я замараю его накидку… Ага, вот еще один, и его пометим… Холоден камень под моими ногами, отдавший последнее тепло солнца. Слушай! Червяк шевелится в земле… Схватить его клювом! Ах, нет, уполз… Ой! Птица в воздухе, нарисована прямо на стекле — это же я! Ага, вот и двор, где растет кривое дерево, там в каменной клетке кто-то сидит… Лампа не горит, мотыльки не вьются, склевать нечего. Он сидит, обхватив голову руками. Это тот самый… Когда он умрет, я позову своих кузин. Мы вырвем его волосы и совьем в них гнезда. А моему дорогому родственничку, ворону, понравятся его глаза, похожие на два драгоценных камня… Да, но сейчас он на севере, пирует на похоронах какого-то короля.— Стоп, — приказала птичке Симму. — Зайрем связан? Кто охраняет его?«Никаких оков, дверь заперта, решетки на окнах. Снаружи трое. У них лампа, но ее запах отпугивает всех насекомых. Они трясут гремящими белыми шестигранными улитками. Я видела однажды такую в траве. Хотела склевать ее, но она оказалась твердая… Думаю, что сама выклюю ему глаза. Почему воронам всегда должно доставаться самое лучшее? «Симму разозлилась, и птица, почувствовав это, забилась в страхе, закричала.Женщины у Святилища услышали птичку. Они засуетились.— Если воробей кричит ночью — это знамение…Симму они не видели, лишь белое мерцание, проскользнувшее сквозь рощу. Девушка вновь была нагой, как в прежние дни, проведенные с демонами, только повязка скрывала ее волосы.Несколько часов ждала Симму у стены храма. Ночь казалась бесконечной, черной перчаткой сжимала она землю, оставляя взамен лиловое дыхание тайны. Один раз мимо Симму прошел один из послушников. Встав у куста, он, смущаясь, справил нужду и скороговоркой пробормотал молитву, прося у богов прощения. Симму возненавидела его, и ее ненависть вонзилась меж лопаток монаху, словно клинок. Жертва бросилась прочь, не понимая, что случилось, почему бежит.Когда ночь полностью вступила в свои владения, Симму слилась с ней. Она снова стала почти мужчиной. Цепляясь руками и ногами за стену, она полезла через нее, как часто делала, будучи мальчиком.«Тебя заточили в храме, любимый? Разве им удавалось когда-нибудь удержать нас?» Глава 9 Симму не знала, что Зайрема нельзя убить, что он неуязвим. Тот и сам не знал этого. Львы, сломанное копье — все это казалось полузабытым сном, хотя и остался связанный с ними ужас. Теперь Зайрем в одиночестве сидел в темном каменном чулане, смирившись с тем, что завтра на рассвете умрет. Он думал об этом с какой-то ненавистью. Зайрем снова превратился в молчаливого ребенка, неспособного опровергнуть несправедливое обвинение в ужасном, непостижимом преступлении. А все дело в том, что он чувствовал себя по-настоящему виноватым.Во дворе, где росло кривое мертвое дерево (это был Двор Грешников, и сюда редко кто заходил из монахов), два послушника, поставленные охранять Зайрема, играли в кости. Монах средних лет наблюдал за ними. Играть разрешалось, поскольку играли мальчики не на деньги, а на засахаренные фрукты. Но сегодня монах казался слишком встревожен, чтобы внимательно следить за игрой. Грех, совершенный Зайремом, поверг его в мучительные раздумья. Немолодой монах попытался вызвать в сердце Зайрема слезы сожаления, хоть какой-то признак того, что тот мучается, — чтобы боги получили с кровью и раскаяние Зайрема. Но сердце юноши молчало.Утром этот монах собирался сказать палачу: «Бей без пощады. Бей так, чтобы его проняло до глубины души. Чем мучительней будет агония, тем скорее боги даруют ему прощение». В храме были три плети: одна окована железом, другая — бронзой, а третья — полностью металлическая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133