Тогда мы будем лучше знать, что нам грядет, и уже поразмыслим. Я надеюсь, что подумаешь и ты, и те, что вроде тебя. Если мы соберемся раньше, это будет состязание в крике, не только бесполезное, но и опасное.
— Ты говоришь об опасности, ты, навлекший на Ис проклятия богов?
— А ты, что сидишь среди них, раз так уверен, что они сделают, — что они могут сделать? Пережили ли туроны чуму и голод с тех пор как епископ Мартин отнял их старых идолов и сделал из них христиан? Вот я, смертный, и ежедневно хожу под небесами. Пусть боги покарают меня, если им заблагорассудится. Мое дело быть с моими соотечественниками.
Грациллоний кивнул и улыбнулся безо всякого оживления.
— Берегись, Сорен Картаги. Ты помышляешь о величайшем святотатстве, убийстве помазанного кровью короля. Я не верю, что хоть один исанец поднимет на меня руку. Это разрушило бы устои, которые ты с такой радостью оберегаешь. Нет, думаю, вместо этого горожане сразу сплотятся вокруг меня, как только услышат о моей проблеме и поразмыслят над ней. Потому что я их предводитель и их примиритель с Таранисом.
— Я задумал кое-что другое, — проскрежетал Сорен.
Грациллоний кивнул.
— Да. Еще несколько бросающих вызов со стороны. Раньше или позднее, но я должен пасть. Так делалось раньше, когда король становился ненавистен. Но ты этого не сделаешь; ты найдешь других недовольных и сделаешь так, чтобы и они тоже воздержались, как уже решили промолчать галликены.
Сорен скрестил руки на могучей груди и сжал губы, прежде чем сказать.
— Объясни, почему.
— Ты поймешь почему, если не прекратишь думать. Ис находится в опасности куда большей, чем боги. Я больше не могу провоцировать губернатора Глабрио, обвиняя его в потворстве вторжению франков, хоть в этом нет ни малейшего сомнения. Когда я отправил ему на них жалобу, ответ запоздал на несколько дней, тон его был грубым и продиктован прокуратором Баккой — подготовленный выпад. Он бранил меня за нападение и убийство представителей императора, вместо того чтобы уладить любые разногласия между нами. Он сказал, что о моей смертоносной ошибке доложено викарию в Лугдуне, а заодно и перечень остальных моих злодеяний.
Сорен стоял молча в сгущающихся сумерках, пока наконец не сказал:
— Да, нам известно кое-что об этом.
— Вы могли видеть письмо своими глазами, когда истек мой Дозор в Лесу.
— Что ты предлагаешь сделать?
— Самому отправить письмо в Лугдун, с самым быстрым гонцом, какой только есть в Исе. Позже я вполне могу отправиться самолично и защищать себя самого. Это будет рискованно, может, невозможно. Франки были неуправляемы, но как лаэты они обеспечили Редонии сильнейшую оборону. Теперь их цветы срезаны, сломлен дух остальных. Ис упорно остается языческим, его торговцы пробуждают в народе большие желания, чем способна обеспечить империя, его свобода подрывает раболепство.
— И тем не менее я римский офицер. Убей здесь римского префекта, и это будет тем самым предлогом, которого желает Глабрио. Он мог бы легко убедить правителя дать приказ о вторжении. Потом они в худшем случае получат выговор за превышение полномочий, а их часть добычи будет того стоить. Если ты мудр, ты сделаешь все возможное, чтобы предотвратить появление в Лесу бросающих вызов!
— Ты сможешь переубедить викария? — медленно спросил Сорен.
— Я сказал, что это может оказаться труднее любой битвы за Ключ. Я не дипломат и не придворный. Но я кое-что знаю о том, как мне пробраться через правительственный лабиринт. И у меня есть влиятельные друзья, ближе всех епископ Мартин. И все это даст мне лишь надежду не допустить Рим.
— Допустим, у тебя не выйдет с викарием.
— Что ж, я не дам ему так просто отобрать мои полномочия. Над ним стоит преторианский префект в Тревероруме, к которому я обращусь, — напомнил Грациллоний. — А дальше Флавий Стилихон, что негласно правит Западом. Он и сам солдат. Думаю, его вполне можно уверить, что в качестве союзника против варваров, досаждающих государству, Ис стоит куда больше, чем руины. Но он захочет, чтобы за этим наблюдал его легионер. А я единственный префект, который, как король, может сделать исанский народ поддержкой империи и заставить его повиноваться — и в то же время стараться защищать права и душу города. Я нужен Ису.
Сорен готовил долгую речь. Грациллоний ждал. Наконец Оратор Тараниса произнес:
— Боюсь, ты прав. Я должен начать работать в твоих интересах, а потом и с тобой.
— Хорошо! — Грациллоний двинулся, чтобы дружески его обнять.
Сорен отпрянул. С тяжелого лица смотрела ненависть.
— Мной движет необходимость, голая необходимость, — сказал он. — На публике я волей-неволей буду сдерживать слова о тебе в моем сердце. Но знай, в глубине души я проклинаю тебя, я желаю, чтобы каждая беда на земле пала на твою голову, богохульник, изменник, губитель жизней.
Он повернулся и ушел.
IV
В утренний отлив похоронная баржа стояла за Морскими воротами, неся на себе самые новые урожаи смерти в Исе. Погода становилась ветреной. Барашки на волнах оливкового оттенка раскачивали широкий корпус и бросали на палубу жалящую пену. Посреди корабля на флагштоке на конце привязи метался вечнозеленый венок. Под ахтерштевнем, завершающимся спиралью, двое рулевых держали штурвал, и отбивал часы старший, задавая ритм гребцам внизу. Впереди рядом с помощником капитан совершал обзор. Палубные матросы, одетые в темное, выполняли свои обязанности. Мертвые в саванах лежали на носилках вдоль правого борта, на лодыжках привязано по камню. Их плакальщики садились на скамейки или собирались в небольшие группы, разговаривая мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137