Но Виктор Павлович увлекся. И конечно же, заговорил о профсоюзах. Это его любимая и больная тема. Ведь IV съезд РСДРП как-то очень уж невнятно высказался о работе в профсоюзах. С одной стороны, меньшевики за нейтральность профсоюзов, их беспартийность впредь и на будущее, а с другой – они прибирают их к своим рукам. Этого никак нельзя допустить.
Дубровинский уже давно приобщен к профсоюзной вере, и Ногин считает это своей заслугой. Виктор Павлович уверен, что такое приобретение – большой залог успеха.
Иосиф Федорович поддержал Ногина. Да, профсоюзы необходимо подчинить идейному руководству большевиков и резолюцию в этом духе тоже необходимо принять на съезде.
Ленин согласен, но он напоминает москвичам, что уже имеется пункт, согласно которому члены партии должны входить в профсоюзы, связывать их с партией. Ногин и Дубровинский настаивают на более точной резолюции.
Договорились на том, что Виктор Павлович подготовит проект.
Прощались тепло и ненадолго. Ленин рассчитывал увидеть обоих в Копенгагене в апреле.
Когда-то Желябов, прощаясь с Александром Михайловым, пошутил: «Не говорите „до скорой встречи“, не произносите „до свидания“, лучше скажите: „счастливо“ или „всего вам доброго“».
Это была грустная шутка. И она прозвучала буквально накануне ареста Михайлова.
Да, скорая встреча не состоялась. И в Копенгагене Дубровинский так и не побывал.
Вернувшись из Куоккалы в Москву, он вновь окунулся в работу по подготовке V съезда партии.
Московская партийная организация избрала Иосифа Федоровича одним из своих делегатов на съезд.
11 марта 1907 года Дубровинский проводил районное собрание в Замоскворечье.
И вместе с еще более чем сотней участников этого собрания очутился в тюрьме, в Лефортовской полицейской части.
Март! Для легочных больных, для чахоточных этот первый весенний месяц очень часто оборачивается последней в жизни весной.
А если прибавить к весенним дуновениям спертый воздух битком набитых камер, вонь и тюремную похлебку…
Если вспомнить, что едва минул год с того времени, когда, обессиленный болезнью, этот сильный, мужественный человек вынужден был согласиться на пребывание в санатории, так как туберкулез уже истачивал легкие.
Если вспомнить, что он не долечился, да и не отдохнул тогда как следует, а сразу ринулся в самую гущу событий – стачек, митингов, восстаний, то новое заключение могло кончиться тюремной больницей. А в них не лечили. И особенно чахоточных.
Виктор Павлович Ногин, Михаил Николаевич Покровский, Анна Адольфовна подняли на ноги Московский комитет. Иннокентий не может оставаться в тюрьме. Он уже не встает с нар. И с каждым днем ему все хуже и хуже.
Московский комитет решил: Дубровинский и Анна Адольфовна должны подать прошение на имя министра внутренних дел.
Они должны настаивать на том, чтобы взамен любого наказания Дубровинского выслали из пределов России.
Конечно, все это должно аргументироваться состоянием здоровья. Иосиф Федорович обязан найти силы и обратиться официально к тюремному врачу за справкой. Пусть его освидетельствуют.
Иного выхода тогда не было.
Конечно, отвратительно снова писать «ваше высокопревосходительство… покорнейше прошу…». И это после 1905 года, после Пресни…
Ничего, он не должен сейчас расстраиваться по таким пустякам. Товарищи считают, что Иннокентий им очень нужен. А это лучшее лекарство.
И он написал. Он обратился к врачу.
Дубровинский не тешил себя напрасными иллюзиями. И менее всего верил в гуманность палачей. Сколько безвестных могил разбросано по Руси, могил, оставшихся последней скрижалью тем, кто был «гуманно» умерщвлен царскими опричниками! Вспомнился Ванеев. Он не был с ним знаком, о нем рассказывал Ильич. Енисейская ссылка доконала этого чудесного человека. И стража милостиво дала ему умереть «на руках» товарищей. А Леонид Радин?.. Не стоит перечислять…
Прошение написано. И он его пошлет. Это приказ Московского комитета, а он привык подчиняться партийной дисциплине.
И конечно, Анна немедля поддержит его ходатайство. Но прежде всего, что скажет доктор Савицкий? Ведь он как-никак тюремный врач. И наверное, проводил в мир иной не один десяток таких вот, как Инок, чахоточных. Ему ль привыкать?
Да и министры внутренних дел отнюдь не милосердные сестры. Об охранке и говорить нечего. Если уж что и поможет, так это отголоски былого страха у царских чиновников. Они еще не верят в свою победу, хотя уже и затопили Россию рабочей кровью. Конечно, департамент полиции хорошо знает, кто такой Иосиф Дубровинский. Его «Дело» пухнет год от года. Но с оружием в руках он, слава богу, не попался, «анархизм» ему не пришьешь. Значит, нельзя с ним расправиться по законам карателей. Нужно судить. А это волокитно, тем более что жандармские следователи прекрасно усвоили его манеру разговора с ними. Разговор простой – молчание.
Сгноить в Лефортовском полицейском доме? Не дадут. Охранка понимает – за Дубровинским стоит армия рабочих-партийцев. За его судьбой следят.
А ведь революция еще продолжается, и кто знает!..
Слабая, конечно, надежда. Но все же, может быть, правительство и пойдет на то, чтобы удалить из страны такого опасного, неисправимого смутьяна.
И приговор ему поспешили вынести – ссылка в Вологодскую губернию. Но ведь полицейские и сами не верят, что Дубровинский задержится там надолго. Сбежит!..
Большевики наловчились бегать. Ловят немногих, большинство благополучно уходит за границу или в подполье.
Иосиф Федорович не считал дней. Ему показалось, что минула неделя, а может быть, и полмесяца с того момента, как доктор Савицкий освидетельствовал его в приемном покое той же Лефортовской части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74