Он приносил с собой влагу большой реки, прохладу ранних сумерек. Несколько часов крепкого сна освежили Дубровинского, и он выбрался на палубу.
Страж сидел у окна каюты. Ужели он думает, что если его подопечный замыслил побег, то воспользуется окном, а не дверью? Пусть себе охраняет.
Можно без конца слушать рассказы о шири и мощи великой русской реки, великолепии ее берегов. Но только с палубы парохода видна эта красотища.
Дубровинский уселся в плетеное кресло, да так и не вставал с него до той поры, пока вечерний туман не скрыл берегов и на реке тускло засветились редкие бакены.
Долго плывет пароход от Казани до Астрахани. Подолгу стоит у городских пристаней. Иосиф Федорович отдохнул за дорогу и даже загорел. После Царицына солнце стало палить невыносимо. Еще середина мая, а с берегов уже тянет сухим жаром, пылью, резкими запахами пожухлых трав. Ужели и в этом году сгорят хлеба, ужели вновь голод миллионов? Эти мысли отвлекли от красот Волги. Да он ими уже пресытился и вдосталь налюбовался.
Теперь Дубровинский на береговых откосах стал замечать драные серые заплаты деревень, хуторков. Что и говорить, волжские деревни выглядят добротно по сравнению с орловской или курской приземистой избушечьей гнилью.
Но все одно лапотная, нищая Русь. И до боли сжимается сердце, когда видишь мощь, простор, удаль русской реки и забитость, тесную скученность, приниженность русских деревень по ее берегам.
Пароход деловито перебирает плицами, обгоняет течение. Вниз, вниз. А навстречу все чаще и чаще попадаются скорбные вереницы людей, натуженно, из последних сил тянущих бечеву. Вот тебе и век пара! Не лошадиными даже, человеческими силами измеряется мощь волжского судоходства.
Астрахань в это солнечное утро слепила глаза белым саваном тонкой пыли. Белесая пелена на немощеных улицах, на крышах, пыль посыпала листья деревьев, пыль хрустит на зубах. Утро, а уже нечем дышать. И тянет к воде.
Дубровинский с завистью поглядел на мальчишек, весело барахтавшихся в грязной жиже Варвациевского канала. Откуда-то с окраин несет отвратительными запахами нечистот, а в центре города, у кремля, пахнет ладаном и гниющими водорослями.
И климат и общее санитарное состояние города не слишком-то благоприятны для легочных больных.
Попутчики на пароходе жаловались, что и с питьевой водой здесь тоже плохо. Водопроводные фильтры не в силах очистить волжскую воду от плотных примесей и органических остатков, а в 12 городских колодцах вода еще хуже.
А вот Анна рвется в Астрахань. Во всяком случае, она не должна приезжать летом. Ведь к зиме многое может измениться.
Пятого июня 1902 года письмоводитель губернского правления отметил:
«Справка.
Из ведомости Астраханского губернатора, доставленной при отношении от 28 мая 1902 г. за № 839, усматривается, что Иосиф Федоров Дубровинский водворен на жительство под гласный надзор полиции в городе Астрахани.
5 июня 1902 г.»
Ссылка ссылке рознь. Яранск лежал в стороне от столбовых дорог революционного движения, и туда только «доходили вести».
Астрахань стояла на перекрестке. Недаром древние говорили: «горы разъединяют, моря объединяют». И хотя от Астрахани до моря еще добрых 90 верст, сюда залетают морские ветры, сюда заходят морские пароходы.
Дубровинский в своем прошении на имя министра внутренних дел не называл конкретных городов, он просто просил перевести его в одну из южных губерний.
Министерство само позаботилось о том, чтобы Иосиф Федорович очутился на пути транспорта ленинской «Искры», в важнейшем перевалочном пункте его.
Дубровинский, так остро, так болезненно переживавший свою оторванность от дела, которому бесповоротно решил посвятить жизнь, мог только благословлять департамент полиции.
Уже через несколько дней по приезде в Астрахань Иосиф Федорович понял: кончились его тюремные и ссылочные университеты. Его встретила Лидия Михайловна Книпович. И потому, что он имел к ней явку, Книпович без лишних слов доверилась Дубровинскому. Теорией он еще займется. Сейчас важнее практика.
Это была удивительная женщина. Еще в 1874 году Лидия Михайловна пошла в народ, в это «безумное лето», когда тысячи молодых людей, покинув города, под видом плотников, сапожников, фельдшеров и фельдшериц двинулись в деревни. Это был стихийный поход. И тогда все казалось просто. Русский крестьянин – истинный социалист, крестьянская община – зародыш социалистических форм общежития. И нужно только поднять бунты, а русский крестьянин, как о том вещал Михаил Бакунин, всегда готов к бунту, как пушкинский Онегин к дуэли.
И Лидия Михайловна пошла. Народники не понимали крестьян. Крестьяне не приняли народнические доктрины. Крестьянских бунтов не было, деревня молчала. А народники попали в тюрьмы.
Потом Книпович селилась в деревни, как селились ее друзья по партии «Земля и воля». Была она и народоволкой. И долго еще оставалась верной идеям и памяти Желябовых и Михайловых.
Встреча с Надеждой Константиновной Крупской, совместная работа в воскресной рабочей школе в конце концов оторвали Лидию Михайловну от дорогих образов, она стала социал-демократкой. Но Книпович сохранила и лучшие традиции революционного народничества, которыми так восхищался Владимир Ильич.
Книпович, как никто, понимала необходимость единой централизованной партийной организации, хорошо законспирированной и в то же время повсеместно связанной с рабочими в любом уголке обширной империи.
Она по достоинству оценила ленинской план – с помощью газеты, организатора и агитатора, построить такую партию. И, находясь в ссылке за активную деятельность в петербургском «Союзе борьбы», она стала агентом «Искры».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74