.. Немного преувеличено, а все же здравое зерно в этом изречении присутствует.
Н-да...
- Слова Филдса, - подтвердил я. - Но тогда уж цитируйте полностью, без цензурных сокращений: "человек, ненавидящий собак и детей, не бывает всецело плохим".
Пропустив мой филологический экскурс мимо ушей, командир произнес:
- Вы не вправе отвергать задание лишь оттого, что речь идет о родственной душе.
Я безмолвствовал.
- И вам не собаку надлежит уничтожить, а крайне опасного двуногого противника...
- Одноногого, сэр. Калеку, добровольно ушедшего на покой и переставшего представлять какую-либо опасность для окружающих. Рассудите здраво! Бультман тихо мирно жил на борту своей яхты, скорлупки длиною в тридцать два фута; плавал по Карибскому морю, причаливал там и сям; сходил на берег и не причинял вреда никому - ибо, в отличие от гобернадорских межеумков, знал: ненароком и на зловредную личность наскочить можно. Единственным другом немца была старая овчарка! И вот Бультмана застиг сильнейший ураган, изрядно потрепал, вынудил укрыться в гавани Пуэрто-дель-Соль; а гавань принадлежит, к несчастью, народу, позавчера получившему свою вшивую независимость, и пыжащемуся, точно голубь-сизарь, который на горлинку взгромоздиться намерен! Ублюдки панически боятся бешенства - кстати, на острове о нем испокон веку не слыхивали, - а посему не допускают в гобернадорские пределы никаких собак, - ни домашних, ни бесхозных.
- Правильно делают, - кивнул Мак.
- Но существует, между прочим, древний обычай: давать потерпевшим бедствие мореходам доброжелательный приют!
- Согласен. И все же, лишь оттого, что наглый чиновник превысил полномочия...
- Мы не знаем, сэр, какими полномочиями наделило мерзавца тамошнее правительство. Зато известно: в цивилизованных странах существует разумный обычай помещать животное под врачебный надзор - и только. Но нет, на острове Гобернадор подобные тонкости не в чести! Поганцы даже не предложили Бультману забрать собаку и проваливать восвояси. Они просто сволокли несчастную старушку на пристань и застрелили прямо под носом у хозяина!
Я захлебнулся от злости и выдержал невольную паузу.
- А Герман Генрих Бультман, сэр, явил невообразимое хладнокровие, и просто процедил: si, senor, рог favor, senor. И уплыл, и никого не ухлопал! И я могу с уверенностью сказать, почему. Он хочет покарать не только скотину, орудовавшую кольтом, или парабеллумом, или чем там еще - а всю мразь, ответственную за то, что подобные гадины допускаются к таможенной службе! Гобернадорские власти неожиданно придали жизни Бультмана смысл и цель. Немец попросту применит опыт и навыки, полученные за много лет наемной службы. И раздавит существующий режим, точно жука навозного.
Спустя мгновение Мак произнес:
- Я не оправдываю таможенного произвола. Но смерть животного не должна влечь за собою кровавые перевороты!
Я вздохнул.
- Разумеется! "Это же всего-навсего собака шелудивая"... Но Бультман отнюдь не за собаку мстить вознамерился, будьте уверены, сэр. Немец не за старую суку расквитаться хочет - ей так либо иначе предстояло вскоре умереть.
- Чего же он добивается? - озадаченно спросил Мак.
- Отстаивает свое священное право иметь собаку и дать овчарке спокойно скончаться в урочный, природой предопределенный час, положив голову на колени хозяину.
- Весьма трогательно, Эрик, но тем не менее...
- За Бультманом, сэр, я не отправлюсь. Не хочу сказать, будто одобряю избранный им образ действий. Как вы справедливо подметили, речь идет о простом домашнем животном, и за гибель овчарки не должны платить головами сотни человеческих существ... Но повторяю: на месте Бультмана я, вероятно, поступил бы еще беспощадней. Как же прикажете выслеживать этого человека? Я на Дальнем Западе вырос, и еще в детстве накрепко усвоил: обидишь чужую лошадь или собаку - пеняй на себя. Пора бы всему человечеству понять это; и, если Бультман собирается преподать островитянам предметный урок хорошего обращения с меньшими братьями, препятствовать не хочу.
Мак начал зеленеть от злости.
- Угодно потребовать моей отставки, сэр?
Мак не проронил ни звука.
- Молчание - знак согласия. Надлежащее прошение очутится на вашем столе, как только будет напечатано одной из барышень-машинисток...
Глава 2
Я потрошил и натирал крупной солью подстреленного селезня, когда отрывисто взвыл автомобильный клаксон и подкатил грузовичок Берта Хэпгуда. Остановившись на ферме Берти, я решил проводить свободное время в охотничьих забавах: и отдых отличный, и жаркое на ужин обеспечено.
- Кажется, тебе повезло, - заметил Берт, соскакивая наземь. - Но давай-ка вернемся домой, приятель.
- Да ведь рано еще!
- Пожалуйста, - с нажимом повторил Берт, - вернемся домой.
В ярких лучах послеполуденного солнца большую машину, стоявшую подле веранды, было видно издалека.
Жена Берта, Дорина Хэпгуд, уже сбегала по ступенькам.
- Приехали гости, Мэтт, - промолвила она странным, напряженным голосом.
- Гости?
Я непроизвольно выдернул дробовик из чехла и принялся шарить в карманах, ища заряды. Коль скоро люди не поленились отыскать меня в эдакой глуши, встречать их с пустыми руками было бы опрометчиво. А на близком расстоянии утиная дробь лишь немногим уступает картечи.
Принужденно засмеявшись, Дорина сказала:
- Нет-нет... Ружья не понадобится... Но только, Мэтт... Предстоит услышать плохие новости. Пожалуйста, собери все силы...
Я уставился на Дорину, однако женщина не проронила ни слова больше. Миновав ее, я двинулся вверх по лестнице. Вид открывался чудный: вдали синел океан, отблескивали золотом прибрежные пески, но мне было вовсе не до эстетических наслаждений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68