— Глиэр, откройте камеры содержания. Пока разместим там всех пленных.Ковач не слышал ответа, но когда дверь строения открылась, Ситтерсон спохватился:— А, у нас ведь еще есть тело. Попросите кого-нибудь из санитарной службы провести идентификацию, а потом позаботьтесь о нем!— Это неправильно! — прокричал мальчик Энди, пока два десантника волочили его быстрее, чем хотели ступать его обожженные ноги. — Вы должны были нам помогать! Вы должны были нам помогать!— Пройдемте со мной, — приказал Ковачу Ситтерсон. — Я хочу, чтобы вы присутствовали на допросах. Они знают, что с вами шутки плохи.— Хорошо, — сказал Ковач в командный канал. — Даниэло, ты за главного, пока меня не будет. Пусть все остаются в бараках.Он направился следом за Ситтерсоном и Хезиком. Капрал, похоже, немного оправился, но не произнес ни слова с тех пор, как неблагоразумно кинулась за оружием.Или за ребенком. Так или иначе, то была не слишком удачная мысль. Ковач обернулся через плечо — взглянул вверх и сказал:— Разве я просил сопровождать меня, капрал?— Так точно, — ответила Сенкевич. Увешанная патронташами и гранатами, с тяжелым метровым плазменным ружьем, болтавшимся сзади она выглядела, как ходячий бронепоезд.Черт побери, действительно, она не помешает.Открытые камеры были пусты. Охранник и трое следователей-сержантов отдали честь своему, когда тот прошествовал мимо, затем грубо забрали пленных и распихали их по камерам — мужчин поодиночке, женщин по двое. Одна из женщин взяла ребенка. Когда камеры наполнились, двери с клацаньем закрылись.В приемной Ситтерсон сказал:— Можете подождать здесь. — Не грубо, но достаточно веско. Его свита. Ковач, громадная Сенкевич и тощий, казавшийся загнанным, Хезик, посмотрели друг на друга и на сержанта за столом. На кушетке имелось место только для двоих.— Глиэр, — сказал шеф службы безопасности, словно бы спохватившись в последний момент, — возьмите номер со шлема Ковача и проследите, чтобы все соответствующие записи перекинули в файл тринадцать. Со всей роты. Вы знаете, как это сделать.— Слушаюсь, сэр, — ответил Глиэр. — Один момент, я только позабочусь о камерах.Унтер-офицер не отрывал глаз от небольшого контрольного экрана. Он коснулся переключателя на столе. Еще одна камера захлопнулась с громким лязгом.Ситтерсон вернулся через пять минут. Он переоделся во все светлое, кожа лица и рук была красной от старания, с которым он себя оттирал.Ковач надеялся, что шеф службы безопасности никогда не узнает, насколько горячими в действительности были грузовики. Без всякого сомнения, он потребовал бы тогда военного суда. Легко запамятовать, насколько переживают о своем здоровье тыловые крысы.— Хорошо, — коротко бросил шеф СБ. — Приступим к делу, не так ли? Глиэр, мы возьмем парня из крайней камеры. Энди.— Думает, он крутой, — добавил Ситтерсон со смешком.Хезик засмеялся в ответ.Ковач промолчал. Он протянул свое ружье Сенкевич, жестом приказав ей оставаться на месте. Гримаса на лице капрала могла означать все что угодно.Энди пытался идти, пока его тащили по коридору в комнату допросов, но едва мог стоять на ногах. Одежды на нем не было. Анальгетик, взятый Сенкевич из ее аптечки первой помощи, засох на коже, напоминая узор на шкуре дикого зверя.Когда за ним захлопнулась дверь, мальчик пошатнулся и вынужден был ухватиться за маленький столик, стоявший в комнате.— Внимание, будь ты проклят! — приказал Ситтерсон, вытаскивая электрошоковый прут.— Зачем вы делаете это со мной? — выкрикнул мальчик. Горячка, лекарства и токсины от гниющих ран превратили его голос в горестный вой.— Почему вы не объявились сами? — заорал Ситтерсон. — Зачем прятались со своим оружием?— Мы как раз объявились! — сказал Энди. — А ваша жаба Хезик сказал нам дожидаться, когда за нами пришлют транспорт.— Лжец! — сказал Хезик и нанес резкий удар рукояткой пистолета мальчику в лоб.От мертвых пленников ни черта не узнаешь, а удар оказался бы смертельным, достигни он цели.Но этого не произошло, поскольку Ковач перехватил запястье полковника одной рукой, а другой забрал пистолет с такой легкостью, будто Хезик был ребенком.— Сэр, — обратился Ковач к шефу службы безопасности. — Думаю, дела пойдут лучше, если какое-то время мы станем вести допрос вместе.— Он будет лгать! — сказал Хезик. Десантник не смотрел на него, но хватку не ослабил.Ковач пожал плечами, адресуясь к Ситтерсону.— Он заговорит, — просто произнес он. — Но живой, а не мертвый.Лицо Ситтерсона было непроницаемо. Наконец он сказал:— Хорошо. Вы и я. Хезик, подождите снаружи. Не беспокойтесь.— Он будет лгать! — повторил тот, но его мускулы обмякли, и Ковач выпустил его.И вернул пистолет. Он не спускал глаз с Хезика, пока за полковником не закрылась дверь.— Мы в любой момент можем его вернуть, — заметил Ковач пленнику безразличным тоном. — Можем оставить вас вдвоем, а то и поможем ему. Не хочешь этого, начинай говорить сейчас.— Думаете, это меня трогает? — пробормотал мальчик.Но его это трогало. Он был нагим и израненным, сильно израненным. Ковач был огромен в своем шлеме и ремне со снаряжением, все еще черный от копоти рейда; к тому же десантник словно являл собой живое напоминание доскональности и безжалостности налета.— Расскажи о лейтенанте Милиус, — сказал Ситтерсон. Он стал было помахивать прутом, пока не догадался, что присутствие Ковача куда действеннее, чем временная боль. — Где она?— Слава Богу, мертва! — выпалил мальчик. — Она была в здании терминала, когда все началось. Спросите солдат, которых мы туда провели. Они вам расскажут!Ситтерсон дал ему пощечину.— Ты лжешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113