Почти два часа Владимир Иванович потратил на то, чтобы пешком добраться до вокзала. Тем не менее вскоре он уже лежал на верхней боковой полке плацкартного вагона. Заснул он только под утро, поскольку имел привычку писать свои статьи сначала мысленно, а нигде ему так хорошо не думалось, как на верхней полке под стук колёс поезда.
Выйдя из вагона, он тут же понял, что случилось что-то страшное. Вокзал был оцеплен милицией, явно ощущался запах гари. В конце платформы стояли несколько милиционеров, они направляли поток приезжих в обход здания вокзала на площадь.
— Скажите, а что случилось? — спросил Владимир Иванович угрюмого милиционера, которому уже явно надоело отвечать на подобные вопросы.
— Проходите. Не задерживайтесь, — сквозь зубы процедил тот.
На площади стояла толпа.
— Что случилось? — спросил Дубков первого попавшегося на его пути мужика.
— Диверсия, — мрачно ответил тот. — Рвануло так, что полвокзала разнесло.
Со стороны вокзала раздавались чьи-то вопли и сигналы реанимобилей. Несмотря на трагичность положения, в толпе шныряли «леваки», задававшие всем стандартный вопрос:
— Машина нужна? Куда ехать?
Придя к окончательному выводу, что пробиться к месту события ему не удастся. Дубков ухватил за руки одного из «водил»:
— Поехали.
Через сорок минут он был уже в редакции, где его встретил Саня с задумчивым выражением вечно кислого лица.
— Докладывай, — коротко бросил он, после того как Владимир Иванович расположился в кресле.
— Ну, ты так сразу. Напои сначала чаем. Я ведь ещё не завтракал, — заметил Дубков, собираясь с мыслями.
Его симпатии были явно на стороне «повстанцев», так как, будучи демократом, он все же ухитрялся в душе оставаться порядочным человеком в отличие от главного редактора, который справедливо считал себя наёмником и сумел абстрагироваться от морали. «Мораль и журналистика — вещи несовместимые», — любил повторять он в неприятных ситуациях, которые, как правило, возникали в связи со срочными заказами хозяев. «Если хотите чтить мораль, то вам лучше переквалифицироваться в школьные учителя».
Зная все это, Владимир Иванович прикидывал, как бы ему изложить все так, чтобы граждане его родного Питера не предстали в его будущих статьях шайкой люмпенов красно-коричневого цвета, не желающих трудиться.
— Два чая и бутерброды, — приказал Саня по громкоговорящей связи своей секретарше. — Нет, дежурные.
Это означало, что вместо бутербродов с икрой, которые любил главный редактор, Дубкову придётся есть вчерашние из холодильника. С дешёвой колбасой или не менее дешёвым сыром.
— Ну, что докладывать, — сказал Владимир Иванович, отхлёбывая крепко заваренный чай (слава богу, чая дежурного не делали) и откусывая от бутерброда со слегка усохшим сыром. — Революция.
Он вкратце описал события, свидетелем которых стал несколько часов назад, не забыв описать физиономию премьера, когда тому в лоб угодило яйцо.
— На написание статьи два дня, — получил он указание шефа.
— Ну, а здесь-то что происходит? Я оказался на вокзале через несколько минут после взрыва.
— После взрывов, — поправил его Саня. — Рвануло сразу в пяти местах. И не только в Москве, в Питере тоже. И ещё в шести городах. Кроме того, в Дагестан вторглись банды чеченцев под командованием Хаттаба. Идут бои.
В середине июля, через пару дней после приезда дуэта, в порт Булье вошла частная английская яхта «Магия», прибывшая с Мальты. С неё на берег сошли два англичанина. Если верить паспортным данным, одним из «англичан» являлся некий турок Мехмед, в прошлом советник исламистского премьера Турции Эрбакана, достаточно влиятельная фигура в ваххабистских кругах Турции, Ближнего Востока и Северного Кавказа. Вторым человеком, к удивлению спецслужбистов, был небезызвестный чеченский полевой командир Шамиль Басаев.
Версия, ‘29. 1999 г.
— Какие-нибудь официальные сообщения были? — спросил Дубков.
— Да, разумеется. Десять минут назад по всем СМИ выступил премьер с заявлением, что несколько чеченских полевых командиров объявили России газават и что ответ будет молниеносным и жёстким. В настоящий момент наши самолёты уже утюжат чеченскую территорию, а в Дагестан стягиваются войска.
— Та-ак, — задумчиво протянул Дубков. — Обстановка накаляется. А что поведение населения? Следовать примеру Питера пока не собирается?
— Пока все тихо. Твоя задача сейчас осветить события в Питере под углом патриотизма. В стране фактически война, а питерцы наносят удар в спину.
— Кому? — насмешливо спросил журналист, стремящийся сохранить мораль, но не потерять политические убеждения.
— России, — раздражённо ответил потерявший мораль и, видимо, политические убеждения в придачу главный редактор.
— Э, брат! Так недолго и в красно-коричневые угодить, — продолжал выпендриваться журналист.
— Перестань паясничать. Ты что, не понимаешь, что речь идёт о существовании нашей газеты?
— А я думал, о существовании нашего государства, — серьёзно сказал Дубков.
— Извини, постоянно путаюсь в приоритетах.
Французы напряглись и усилили наблюдение. И не зря. На самолёте одной из российских нефтяных компаний поздно вечером в аэропорт Ниццы прилетел человек, лысоватый, с бородой, колючим взглядом, внешне очень похожий на главу кремлёвской Администрации. Уже пройдя контроль французской пограничной службы, этот человек насторожённо посмотрел по сторонам. Он был в строгом костюме, с портфелем и без всякой охраны. Лысоватый человек успокоился, только когда увидел встречающих его двоих абхазов и Сурикова. Все они сели в «роллс-ройс» и умчались на виллу в Булье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101