ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Фирсов сумел убедить врача в том, что он уже вполне здоров, и вышел на площадку. Виданное ли дело – играть с такой температурой? А он играл! Не о себе думал – об интересах команды.
Допускаю, что кто-то, прочитав это, скривится: стоит ли, дескать, так рисковать своим здоровьем ради спортивного успеха? Вопрос спорный, и однозначного ответа на него нет. Но вот что для меня абсолютно ясно: Фирсов в любой ситуации поступит так же – он думает вначале не о себе, а о своих товарищах, он человек коллективный, ради других людей он готов на все. А так жить и нужно – уж это-то бесспорно.
У меня иногда спрашивали: «И как это тебе удается быть таким покладистым парнем? Вечно ты улыбаешься, ко всем добр… Откуда это идет?» Все оттуда же – из тарасовской школы. Да и чего тут удивляться, если я веду себя нормально, по-человечески? Разве популярность и награды дают кому-нибудь основание на то, чтобы быть высокомерным, капризным и считать, что тебе все дозволено? Напротив, слава обязывает меня тщательно взвешивать каждый свой поступок, каждое сказанное слово. Она как увеличительное стекло, которое позволяет людям рассматривать тебя с ног до головы. Будь начеку!
Порой с горечью видишь такую картину. Идет известный спортсмен к автобусу после матча, а к нему, набравшись храбрости, со всех сторон с мольбой тянутся мальчишки:
– Дайте, пожалуйста, автограф.
Но наш спортсмен, едва замечая их, сквозь зубы цедит:
– Отстаньте.
Но это же абсурд! Для кого же ты играешь в хоккей, как не для наших мальчишек? II для кого ты побеждаешь, как не для них? Мы воспитываем ребят своим хоккеем. Они видят в чемпионах кумиров и хотят быть похожими на нас. А тут «отстаньте». Для мальчишек – катастрофа, горе. Во что же ему верить теперь? В кого?
Увы, есть такие спортсмены.
Про себя скажу: я всегда стараюсь быть доброжелательным к людям. Не изменяю своему стилю даже в крайних случаях.
…Прошло некоторое время, и ко мне пристало другое прозвище – «Дзурилла». Наверное, потому, что у меня и у блиставшего тогда чехословацкого вратаря были похожие имена – Владислав, Владо. Я ничего против не имел, моему самолюбию даже льстило, что армейцы хоть и косвенно, но ставят меня рядом с великим голкипером. Первым вратарем ЦСКА тогда был Коля Толстиков, и «Дзурилла» с удовольствием носил не только свою, но и его клюшку. Коля меня многому научил. Ученик же в итоге оказался «неблагодарным» – вытеснил коллегу с первых ролей.
До сих пор у меня осталось какое-то чувство вины перед Колей, перед Лапшенковым, перед Адониным я невольно загораживал им дорогу наверх. Психологически им было трудно заставить себя работать в полную силу, зная, что Третьяк почти наверняка останется первым вратарем. Хотя если объективно рассуждать, то какая тут вина? Разве стал бы я мешать, если бы кто-то вдруг заиграл лучше меня?…
Я уже был первым вратарем ЦСКА, а Колину клюшку все равно носил, и никто этому у нас не удивлялся. В армейском коллективе привыкли уважать всех, кто старше.
За эти годы у меня в клубе и в сборной было много товарищей вратарей, и каждый меня чему-то научил.
В 1971-м в Швейцарии состоялось мое «утверждение на должность» основного голкипера сборной СССР. Приехал я на предварительные игры чемпионата мира в Берн вторым номером, а уезжал из Женевы две недели спустя первым.
До сих пор храню в памяти ощущение силы, свежести, уверенности, которое не покидало меня весь тот сезон. Все получалось! В чемпионате страны, в неофициальных международных матчах, в главных турнирах – везде… Вот был сезон!
В конце декабря меня взяли в составе взрослой сборной за океан, а юниоры отправились на европейское первенство в Женеву. Вратарем у них был спартаковец Виктор Криволапов. Неожиданные обстоятельства потребовали от Виктора срочно вернуться домой. Руководители хоккея решили, что заменить его должен я.
31 декабря я прилетел из Северной Америки в Москву, 1 января отправился в Женеву, а 2-го вышел на лед.
Помню вытянутые от удивления, ошеломленные лица чехословацких юниоров, когда они увидели меня в столовой: «Вот так сюрприз!» А я про себя подумал: «Фора за нами!»
За команду юниоров тогда играли Лебедев, Анисин, Бодунов, тренером команды был Н. Эпштейн.
До этого я трижды участвовал в молодежных чемпионатах континента: в 1967 году мы заняли второе место, а затем привозили на родину только «золото». Не стал исключением и женевский турнир.
А спустя два с половиной месяца – снова Альпы, опять знакомые, уютные катки. Основным вратарем был, как и прежде, Виктор Коноваленко. Однако в тот раз у него не заладилась, не пошла игра. Кстати, оба матча с нашими главными соперниками – чехословацкими хоккеистами – тогда сложились неудачно: первый завершился вничью (3:3), а второй сборная СССР проиграла (2:5). Мне доверили матч с финнами (10:1) и с ФРГ (12:2).
И вот настал черед решающих поединков. Тарасов меня предупреждает: «Будешь играть с американцами».
А я бы рад, да не могу: накануне простудился, температура поднялась почти до 40 градусов. Играть больным в воротах – не всегда подвиг. Можно и подвести команду: пропустил шайбу, вторую, и ситуацию, глядишь, уже не исправить.
Ох, и отругал меня тогда тренер! Следить за своим здоровьем, тщательнейшим образом беречь его – это тоже долг спортсмена, непременное условие его жизни – такова в нескольких словах суть той тарасовской гневной речи. «Кстати, профессионалов за такие вот болезни (если доказана оплошность спортсмена, его вина) беспощадно штрафуют», – добавил он.
Но что там тренерский гнев… Я и без того переживал, глаза поднять боялся.
Наконец наступает кульминационный момент – матч со шведами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Допускаю, что кто-то, прочитав это, скривится: стоит ли, дескать, так рисковать своим здоровьем ради спортивного успеха? Вопрос спорный, и однозначного ответа на него нет. Но вот что для меня абсолютно ясно: Фирсов в любой ситуации поступит так же – он думает вначале не о себе, а о своих товарищах, он человек коллективный, ради других людей он готов на все. А так жить и нужно – уж это-то бесспорно.
У меня иногда спрашивали: «И как это тебе удается быть таким покладистым парнем? Вечно ты улыбаешься, ко всем добр… Откуда это идет?» Все оттуда же – из тарасовской школы. Да и чего тут удивляться, если я веду себя нормально, по-человечески? Разве популярность и награды дают кому-нибудь основание на то, чтобы быть высокомерным, капризным и считать, что тебе все дозволено? Напротив, слава обязывает меня тщательно взвешивать каждый свой поступок, каждое сказанное слово. Она как увеличительное стекло, которое позволяет людям рассматривать тебя с ног до головы. Будь начеку!
Порой с горечью видишь такую картину. Идет известный спортсмен к автобусу после матча, а к нему, набравшись храбрости, со всех сторон с мольбой тянутся мальчишки:
– Дайте, пожалуйста, автограф.
Но наш спортсмен, едва замечая их, сквозь зубы цедит:
– Отстаньте.
Но это же абсурд! Для кого же ты играешь в хоккей, как не для наших мальчишек? II для кого ты побеждаешь, как не для них? Мы воспитываем ребят своим хоккеем. Они видят в чемпионах кумиров и хотят быть похожими на нас. А тут «отстаньте». Для мальчишек – катастрофа, горе. Во что же ему верить теперь? В кого?
Увы, есть такие спортсмены.
Про себя скажу: я всегда стараюсь быть доброжелательным к людям. Не изменяю своему стилю даже в крайних случаях.
…Прошло некоторое время, и ко мне пристало другое прозвище – «Дзурилла». Наверное, потому, что у меня и у блиставшего тогда чехословацкого вратаря были похожие имена – Владислав, Владо. Я ничего против не имел, моему самолюбию даже льстило, что армейцы хоть и косвенно, но ставят меня рядом с великим голкипером. Первым вратарем ЦСКА тогда был Коля Толстиков, и «Дзурилла» с удовольствием носил не только свою, но и его клюшку. Коля меня многому научил. Ученик же в итоге оказался «неблагодарным» – вытеснил коллегу с первых ролей.
До сих пор у меня осталось какое-то чувство вины перед Колей, перед Лапшенковым, перед Адониным я невольно загораживал им дорогу наверх. Психологически им было трудно заставить себя работать в полную силу, зная, что Третьяк почти наверняка останется первым вратарем. Хотя если объективно рассуждать, то какая тут вина? Разве стал бы я мешать, если бы кто-то вдруг заиграл лучше меня?…
Я уже был первым вратарем ЦСКА, а Колину клюшку все равно носил, и никто этому у нас не удивлялся. В армейском коллективе привыкли уважать всех, кто старше.
За эти годы у меня в клубе и в сборной было много товарищей вратарей, и каждый меня чему-то научил.
В 1971-м в Швейцарии состоялось мое «утверждение на должность» основного голкипера сборной СССР. Приехал я на предварительные игры чемпионата мира в Берн вторым номером, а уезжал из Женевы две недели спустя первым.
До сих пор храню в памяти ощущение силы, свежести, уверенности, которое не покидало меня весь тот сезон. Все получалось! В чемпионате страны, в неофициальных международных матчах, в главных турнирах – везде… Вот был сезон!
В конце декабря меня взяли в составе взрослой сборной за океан, а юниоры отправились на европейское первенство в Женеву. Вратарем у них был спартаковец Виктор Криволапов. Неожиданные обстоятельства потребовали от Виктора срочно вернуться домой. Руководители хоккея решили, что заменить его должен я.
31 декабря я прилетел из Северной Америки в Москву, 1 января отправился в Женеву, а 2-го вышел на лед.
Помню вытянутые от удивления, ошеломленные лица чехословацких юниоров, когда они увидели меня в столовой: «Вот так сюрприз!» А я про себя подумал: «Фора за нами!»
За команду юниоров тогда играли Лебедев, Анисин, Бодунов, тренером команды был Н. Эпштейн.
До этого я трижды участвовал в молодежных чемпионатах континента: в 1967 году мы заняли второе место, а затем привозили на родину только «золото». Не стал исключением и женевский турнир.
А спустя два с половиной месяца – снова Альпы, опять знакомые, уютные катки. Основным вратарем был, как и прежде, Виктор Коноваленко. Однако в тот раз у него не заладилась, не пошла игра. Кстати, оба матча с нашими главными соперниками – чехословацкими хоккеистами – тогда сложились неудачно: первый завершился вничью (3:3), а второй сборная СССР проиграла (2:5). Мне доверили матч с финнами (10:1) и с ФРГ (12:2).
И вот настал черед решающих поединков. Тарасов меня предупреждает: «Будешь играть с американцами».
А я бы рад, да не могу: накануне простудился, температура поднялась почти до 40 градусов. Играть больным в воротах – не всегда подвиг. Можно и подвести команду: пропустил шайбу, вторую, и ситуацию, глядишь, уже не исправить.
Ох, и отругал меня тогда тренер! Следить за своим здоровьем, тщательнейшим образом беречь его – это тоже долг спортсмена, непременное условие его жизни – такова в нескольких словах суть той тарасовской гневной речи. «Кстати, профессионалов за такие вот болезни (если доказана оплошность спортсмена, его вина) беспощадно штрафуют», – добавил он.
Но что там тренерский гнев… Я и без того переживал, глаза поднять боялся.
Наконец наступает кульминационный момент – матч со шведами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83