— со страхом подумал он.— У вас красивое имя — Поликаста. Оно звучит так… поэтично.— Вы любите стихи?Она сделала к нему несколько шагов и остановилась посреди комнаты. Быть может, на материке царевны даже к гостям выходят босиком. Ступни ее были в пыли — она уже выбегала утром из дому.— Так или иначе, вид у него на редкость благородный, — сказала она.— Вы о ком, о Ментесе?— О ком же еще.— Очень видный мужчина, — сказал он баском.Она возбужденно подалась вперед, глаза ее блеснули.— А вы тоже, как папа, думаете, что это Афина?Ночью он склонялся к этой мысли, хотя Нестеровы доводы были не слишком связными и убедительными. Но главное, ему самому льстила мысль, что он появился на людях в обществе особы, которая могла оказаться божеством — переодетым богом или богиней.— Не знаю, — сказал он теперь. — Но вчера, когда мы прибыли сюда вместе с ним, мои глаза стали вдруг на диво зоркими — по-моему, я видел отсюда даже свою родину, Итаку.— Так или иначе, манеры у него очень благородные! — заявила она. — Мы стояли в верхнем покое и смотрели на вас через окошко. А вы были такой смешной и испуганный. Вы что, вообще из боязливых?— Я?Я должен быть остроумным и изящным. Должен блеснуть и показать, что не лезу за словом в карман. Девушка его раздражала, но в то же время смущала, приводила в замешательство. И знала это.— Я из боязливых? А впрочем, пожалуй, — отвечал он. — Сквозняков боюсь.Это была старая итакийская острота — так в родном порту обычно бахвалились своим бесстрашием старые морские волки.Но заряд пропал даром.— Хотите, я закрою дверь? — предложила она, и только глаза ее смеялись.— Нет, — не нашелся он. Но тут его осенила удачная мысль. — Конечно, я люблю стихи, — вспомнил он. — А вы?— Не особенно, — отвечала она. — У нас тут исполняют только старые песни — разное занудное старье про Агамемнона и… а впрочем, про него как раз жутко интересно, про его царицу, помните! — а потом еще всякие запетые песни про папу и его товарищей, как они были на войне, про Менелая и Одиссея… и…— Одиссей был мой отец, — тихо сказал он и сразу сделался другим.— Ай-яй-яй! — воскликнула она с искренним сочувствием в голосе. — Я, наверно, наступила вам на любимую мозоль?Был мой отец! — подумал он.— Я организовал экспедицию, — сказал он, — понимаете, я еду на поиски. Еду его искать с моими людьми.Это звучало по-адмиральски. Она не высказала на этот счет никакого мнения, только приговаривала: «Вон что! Вон как!» — и помахивала купальной простыней. А он продолжал сидеть, натянув на плечи одеяло.— Наверное, все ждут вас, — заметила она, теперь уже с легким нетерпением.Выпростав ноги из-под одеяла, Телемах покосился на них. Ноги были совершенно чистые. Он накинул на себя плащ, завернулся в него, подумал, что уж теперь вид у него, наверно, стал совсем дурацкий.— Пошли!Телемах двинулся за ней, уже почти злясь. Он вспомнил, кто он такой. Он — начальник экспедиции. И гость, еще гость почетный, его чествовали вчера целую ночь, занимали рассказами и оказывали ему внимание, он — тот, кого, возможно, сопроводил сюда бог или богиня. Не исключено, что это была Афина Паллада. А его выволокла из постели девчонка, которую он, можно считать, прежде не видел, и ведет, как жертвенного быка на заклание, как раба, как… как конфузящегося деревенского мальчишку! Ей-богу, я злюсь, думал он.— Сюда, — сказала она, толкнула дверь налево по коридору и показала внутрь. — Живо окунитесь, надо спешить.В углу стоял медный чан, у них оказался водопровод и душ. Пол был мокрый, наверно, вся семья, включая зятьев и невесток, с самого рассвета уже плескалась здесь, смывая с себя хмель и грязь. Босые ноги Телемаха зашлепали по каменному полу — звук был неприятный и отнюдь не героический. Он поискал глазами крюк, чтобы повесить плащ, но ничего не обнаружил.— Дайте мне.После минутного колебания он спустил плащ с плеч и, повернувшись спиной к девушке, протянул ей одежду — при этом он случайно коснулся ее руки. Я веду себя глупо, думал он, будто я прежде не видал девчонок, при желании я мог бы кое-что порассказать, может, как знать, мне даже случилось кое-кого обрюхатить, не такой я конфузливый, как она, видно, воображает! Он влез в круглый медный чан и сел, вода доходила ему до самого горла. Вода была прохладной, даже слишком прохладной, и, едва он задвигал руками, чтобы помыться, — плюх-плюх — перелилась через край, изобличая его неловкость. Девушка стояла рядом и лицезрела его во всей его наготе.— Ну вот вы и чистый, — сказала она, выдернув затычку из крана над чаном.До дрожи, до озноба ледяная вода хлынула на него широкой струей, он не выдержал:— У-у-у!— Слишком холодная?— Н-нет, — ответил он, стараясь не стучать зубами. — В самый раз.— У нас есть вода потеплее. В баке, — сказала девушка. — Но это все больше для стариков, — добавила она. — Надеюсь, у вас ревматизма нет? Ох! Как же я об этом не подумала! Ах я безмозглая! Но герои всегда предпочитают эту воду, она бежит прямо из родника, говорят, она очень полезна — кое-когда, по утрам.Все его мужество, само его мужское естество съежилось от холода. Вставая, он не смел глянуть на низ живота.— Держите.Он закутался с ног до головы в пушистую, дышащую человеческим теплом купальную простыню и стал растираться. Ноги хлюпали по каменным плитам пола — ему казалось, что они стали огромными и плоскостопыми. Он присел, повернувшись к ней спиной, и тщательно вытерся. Волосы были хоть выжми.— Вот так, — сказала она из-за его спины. — Подойдите-ка ближе, я натру вам спину маслом.Елей и ее руки были просто… ну просто изумительны. Она быстро прошлась по его лопаткам, спустилась ниже к мягкой части спины, он никогда не испытывал ничего подобного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158