Но он же не заслуживает виселицы, правда?Зато Никола восприняла новость совсем в ином свете. В университете она Грегори не знала. В каком-то смысле Кембридж – не маленькая деревня, а Грегори – не самый общительный человек.– Ты с ума сошел! – воскликнула Никола, когда я показал ей “Воскового человека”. – Тебя использовали.– Думаешь?– Конечно. Этот Коллинз воспользовался твоим лицом, чтобы набрать побольше очков. Это гнусно.Похоже, Никола считала Грегори чем-то вроде сподвижника сатаны. Хорошо бы им познакомиться, усмехнулся я про себя.– Но это же просто шутка.– Не самая остроумная, – упорствовала Никола. – Все равно что невзрачная писательница средних лет воспользуется фотографией хорошенькой юной манекенщицы, чтобы ее книги лучше продавались. Что бы ты сказал тогда?– Ну, я бы сказал, что это тоже шутка.– И ты бы не назвал эту выходку потворством фашистской системе ценностей, основанной на физической красоте?– Ой, нет, вряд ли, – признался я.– А если ты решишь сам написать книгу?– Никола, обещаю. Нет – клянусь никогда не писать книг.А затем она принялась листать книгу. Столь бурной реакции я не ожидал.– Дрянь, – сказала она. – Дрянь и ерничество. Знаю я эту книгу. Я ее читала. В рукописи читала. Она была в моей “отстойной папке”. Я отвергла ее сразу. Редкостная чушь.– Может, оно и так, – сказал я.Литературный гений Грегори обсуждать не хотелось.– Но это по крайней мере чушь, которую можно публиковать. Чтобы стать издателем, мне надо бы научиться отличать чушь, которую можно публиковать, от чуши, которую публиковать нельзя. И скорее всего мне это не удастся.От этой мысли Никола помрачнела, и я понимал почему. Вечер был испорчен. Мы договорились никогда больше не упоминать ни Грегори, ни его книгу. Условие не показалось мне обременительным.Мы с Николой продолжали вести нашу довольно пустую жизнь и поддерживать довольно пустые отношения. Каждому требовалось что-то иное, и хотя мы прекрасно понимали, как можно изменить жизнь к лучшему, до рискованных и неприятных шагов мы еще не дозрели. Мы знали, что довольствуемся малым, но все же это было намного-намного больше, чем ничего.А потом вдруг объявился Грегори. В конторе раздался звонок, я снял трубку и, услышав “Привет, Майкл, как дела?”, даже не понял, кто это. Грегори начисто выветрился из моей памяти. Я решил, что это просто фамильярный клиент. Но затем все разъяснилось, и я спросил, как продается книга.– Говорят, средне, – сварливо ответил Грегори.– Что ж, если моя фотография дала хотя бы небольшой вклад в эту среднюю продаваемость, то я очень рад.– Знаешь, было много прецедентов, – сказал Грегори оправдывающимся тоном, что, на мой взгляд, было совершенно лишним. – Томас Пинчон послал комика получать вместо себя литературную премию, а Энди Уорхол отправил своего пародиста читать лекции по стране.Я прекрасно понимал, что Грегори пытается оправдаться или объясниться, но, по мне, так никаких оправданий или объяснений не требовалось.– Да не переживай, – ответил я, – все в порядке.Но я чувствовал, что Грегори клонит к чему-то важному и зловещему, с его точки зрения.– Нет, далеко не все в порядке, Майкл, и мне позарез нужен совет и твоя помощь.Да, заявление и впрямь прозвучало зловеще. До сих пор Грегори прекрасно обходился без моих советов.– Меня пригласили выступить с чтением, – сказал он. – В Брайтоне. Читать отрывки из книги и подписывать экземпляры читателям. Ну, ты понимаешь?– Похоже, что пора во всем признаться. Или можно просто отклонить приглашение.– Но я не хочу его отклонять. Это же реклама.– Тогда лучше признаться.– Но я не хочу признаваться.– А тогда что?– Ты можешь выступить вместо меня.– Не говори глупостей.– Постой. Это не так глупо, как кажется, – серьезно сказал он. – Тебе только нужно прочесть небольшой отрывок, затем, быть может, ответить на пару-тройку идиотских вопросов и подписать несколько книг. Ты справишься. Легкие деньги.– Деньги? – сказал я.– Ну не совсем деньги, но проезд оплачивают, а хозяйка книжного магазина может, если потребуется, устроить тебя на ночлег. И давай начистоту: я знаю, что ты любишь играть на публику.– Разве?И только я произнес это слово, как понял – отрицать нелепо. Возможно, Грегори знал меня лучше, чем я сам. Хотя тяга к сцене меня и не жгла, потребность покрасоваться, сказать “посмотрите на меня” никуда не делась – она даже усилилась после того, как я занялся работой, которая требовала оставаться в тени.– Я буду очень тебе благодарен, – сказал Грегори.– Ну да… Наверное, будешь.Я отлично сознавал, что следует отказаться. Хотя бы потому, что Никола наверняка разъярится, но идея показалась мне заманчивой, и заманчивость отчасти объяснялась именно тем, что Никола разъярится.– И как именно все будет проходить? – спросил я, понимая, что на самом деле не имеет никакого значения, как все будет проходить. Неважно, какие предлагаются условия, будут или не будут платить, предоставят мне ночлег или нет, – я хочу поехать. Я сознавал, что это, наверное, не самое здоровое желание. Возможно, я мог бы сделать вид, что эта поездка – своего рода вызов, пощечина литературному истеблишменту (и какая разница, что под этим подразумевается), но на самом деле я хотел поехать потому, что моя жизнь мне наскучила. Скука – вот настоящий враг. Она могла свести с ума, довести до пьянства или наркотиков, до саморазрушения или преступления, просто до безумия. Потому я и ухватился за возможность выдать себя за подающего надежды писателя.Однако я понимал, что не перевоплощусь в другого человека. Верно, я назовусь Грегори Коллинзом, но я им не стану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111