Прямо из ее кабинета Вадим набрал первый номер. Объяснил суть просьбы: «Можно мы распишемся сразу после вас? На регистрацию каждого брака отводится полчаса. Вам 25 минут, нам – 5. Согласны?»
Вадиму явно повезло. Уже получив согласие, он внимательно просмотрел заявления этих милых людей. Им обоим было за сорок, и каждому предстоял второй брак. Скорее всего, для них это будет просто регистрация. А для Вадима с Леной – свадьба.
Родители Лены и Вадима распланировали будущее торжество в малейших деталях. Когда на большой семейный совет вызвали детей, план старшего поколения те отвергли полностью. Свадьбу решено было отмечать дома, кроме бабушек, дедушки и самих родителей – никого из родственников не звать. Друзей Лены и Вадима – только самых близких, не больше, чем по шесть человек. А вот потом, отдельно, устроить праздник у Лениных родителей для тех, кого они пожелают позвать, и спустя неделю то же повторить у родителей Вадима. Дальше в два-три приема, но опять-таки дома, устроить пир для широкого круга друзей Вадима и Лены.
Илона Соломоновна при этом посмотрела на свои руки. Ленина мама перехватила ее взгляд, поняла, что та прикидывает объем готовки, и не очень искренне заверила, – она обязательно поможет.
Лена настояла – никаких машин с куколками, мишками и ленточками, никакой толпы. А Вадим, собственно, и не спорил. Вместе со свидетелями, Димой и Аней, в ЗАГС поехали на троллейбусе. Димка всю дорогу делился с входившими-выходившими информацией о том, что везет друзей под «коммунистический венец». Пассажиры серьезно поздравляли нетипичных жениха и невесту.
Когда расписались, Вадим с Леной выскочили на улицу и, взявшись за руки, направились в сторону дома, не обращая внимания на моросивший дождь со снегом.
– Недалеко – километров пять, – прикинул Вадим. Лена рассмеялась и ответила:
– Надеюсь, нам намного дальше!
Через год родилась дочь.
Денег не хватало категорически. Отец каждую сессию безропотно отсчитывал Вадиму заработанные им на экзаменах купюры, каждый раз вспоминая свою наивность – троечники в школе очень часто становятся в институте отличниками.
Однако Михаил Леонидович был доволен. Вадим продолжал его удивлять. Он вкалывал как проклятый и в институте, и на работе. Помимо Московского пищекомбината, Вадим теперь имел два совместительства. Одно официальное – Мытищинский хлебокомбинат, и второе, естественно, нелегальное, где Вадима оформили ночным сторожем, хотя работал юрисконсультом, – Раменский маслозавод.
Как-то Вадим при отце разбирал свой портфель, и Михаил Леонидович с удивлением увидел, как сын вынимает будильник
– А это что?
– Не поверишь, батя, будильник!
– Не идиотничай! Зачем тебе будильник в портфеле? – недоумевал отец.
– Понимаешь, – Вадим уже не улыбался, – я абсолютно не высыпаюсь. Ну что у меня остается на сон? Пять-шесть часов в лучшем случае. Так я, когда в электричку сажусь, ставлю будильник Если в Мытищи – на двадцать пять минут, а если в Раменское – на сорок пять. Будильник звонит, я просыпаюсь и выскакиваю. Пока добираюсь до места, прихожу в себя.
– А если не зазвонит? – Михаил Леонидович вдруг понял, что его Вадюшка стал серьезным мужиком. Когда это произошло? Кем было заложено? Вроде ни он, ни Ил она Вадима не учили такой требовательности к себе, такой ответственности. Сам Михаил Леонидович считал себя эпикурейцем, любил жить легко, беззаботно. Правда, не был бездельником. Однако…
– Было уже. Однажды то ли не зазвонил, то ли я не услышал. Короче, до Голутвина проспал. Меня там машинисты будили, а то в депо уехал бы.
Ближе к концу пятого курса Вадима в жизни Михаила Леонидовича выпал очень счастливый день.
Придя в арбитраж к новому, не знакомому ему госарбитру, Михаил Леонидович услышал:
– А вы не отец Осипова? Ну, этого молодого гения и нахала… О нем у нас столько говорят…
Слово «нахал» в таком контексте Осипов-старший воспринял как комплимент. Но главное заключалось в другом. Уже не Вадима спрашивали, «не сын ли он знаменитого Осипова», а у «знаменитого Осипова» выясняли – не отец ли он Вадима.
Вечером, когда на кухонном столе вроде без повода появилась бутылка «Киндзмараули», Илона удивилась:
– Что-то мы зачастили. Пяти лет не прошло, а мы опять вдвоем выпиваем.
Но, узнав причину, согласилась с ее вескостью и стала успокаивать мужа, что расстраиваться здесь нечего. Учитель должен быть счастлив, когда ученик превосходит его.
Отец не стал объяснять, что в утешениях не нуждается. Грустно, конечно, когда понимаешь: мечты не осталось. И даже тот факт, что не осталось мечты не потому, что не сбылась, а как раз наоборот, на настроение не влияет.
После сдачи госэкзаменов, получив от отца очередную и последнюю порцию «материального стимулирования», Вадим взял счеты, на которых они с отцом рассчитывали размеры штрафных санкций контрагентам своих предприятий (арифмометр в доме не прижился, а калькуляторы продавались только в «Березке»), и посчитал, во что обошлась родителям его учеба. Одна тысяча пятьсот семьдесят четыре рубля. За все пять лет – ни одной двойки или тройки, две четверки, все остальное – пятерки.
На случай поступления в аспирантуру, куда Вадима рекомендовали как краснодипломника, заключили новый договор. Принцип – тот же, тариф удваивался. Никогда Михаил Леонидович и в самых смелых мечтах не мог допустить мысли, что его сын станет кандидатом наук. А деньги – деньги пустое, так, игра… Больше Вадим не нуждался в реальном стимулировании.
В стимулировании – да. А вот в деньгах нуждался. И очень. Как ни странно, дополнительные трудности в этом вопросе создали Баковы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36