– Спасибо! – Оленькино настроение стало стремительно перемещаться от отметки «что-то непонятное» к «а не так уж все и плохо». – Только я хризантемы больше люблю. Желтые. Но все равно спасибо.Оленька подумала и чмокнула Алешу в губы. Тот прерывисто вздохнул (наверное, все-таки переборщил с дыхательной гимнастикой) и сказал очень тихо, почти прошептал:– Оля! Стань моей женой.«Они сговорились», – эта мысль Оленьку даже не испугала.– Я должна подумать.– Ты уже подумала,– теперь Алеша говорил громко, но хрипло. – Целых три недели. Я настаиваю…Несмотря на серьезность ситуации, Оля с трудом сдержалась, чтобы не прыснуть: уж больно жалко Алеша произнес последнее слово.– А если нет, то что? – Она изо всех сил старалась не улыбнуться (зачем травмировать слабую детскую психику).– Переведусь в Москву, – Алеша наконец заговорил нормально, без пришептываний и похрипываний. – Меня в Физтех без экзаменов возьмут. Даже сейчас, я уточнял.Желание смеяться сразу улетучилось. «Точно, – подумала Оля, – сговорились. Что ж они такие нетерпеливые?!»– Лешка! Очень тебя прошу. Дай мне еще недельку, ладно?Квашин насупился, засопел и сжал губы. «Господи! – испугалась Оленька. – Сейчас развернется и убежит!»– Леш! – заговорила она как можно убедительнее. – Давай рассудим логично!Слово «логично» на Алешу подействовало. Он перестал сопеть. «Что бы такого логичного придумать?» – тем временем соображала Оля.– У нас ведь это серьезно? – начала она говорить, еще не зная, чем закончит. – Значит, на всю жизнь? А жить мы будем гораздо больше недели, правильно? У нас впереди… дет двадцать… тридцать…«Что я несу? Какие тридцать? Через тридцать лет мне будет уже сорок восемь! Это даже не конец жизни – это глубокая старость!» Но останавливаться было нельзя, и Оленька продолжила:– Что такое неделя на фоне тридцати лет?!– Около одной десятой процента, – мгновенно ответил Алеша.Это впечатлило, но не остановило Олю.– Вот видишь! Это ерунда! Меньше, чем ерунда. Но за эту неделю я смогу до конца разобраться в себе, Лешка.И Оленька прижалась к Алешиному синему пиджаку и затихла. Квашин вздохнул протяжно-безнадежно. «Еще неделю потерпит, – поняла Оля, – а одеколон ему нужно срочно сменить!» *** Всю неделю Оля непрерывно думала: на лекциях, на практических, на лабах. Думала дома и в гостях, размышляла в общественном транспорте, анализировала, отходя ко сну. Даже во сне она не переставала взвешивать и прикидывать.Оптимальным выходом было бы принять предложение сразу обоих, но этот вариант, к сожалению, пришлось отбросить. Только во сне Оленька иногда видела себя во главе мини-гарема: Макс бегал туда-сюда, добывая пропитание, а Алеша сидел у ног супруги и развлекал ее умными разговорами.В реальности такая идиллическая картинка не складывалась. Должен был остаться только один. Алеша, несомненно, надежнее. Макс, очевидно, энергичнее. Алеша умнее. Макс веселее. Алеша настойчивее. Макс легче достигает цели.В отчаянии Оля попыталась написать плюсы и минусы каждого на бумажке, но особенного толка не вышло – она моментально запуталась в этой высшей арифметике. Дошло до того, что Оленька решила обратиться за помощью к родителям. Она собралась с духом и направилась в комнату, которую родители – по общежитской памяти – называли «комната». Была «спальня», была «детская» и была «комната».В «комнате» сидел отец и смотрел программу «Время».– Новости из-за рубежа, – сказала диктор Ангелина Вовк.– Папа, – сказала Оленька.Но тут вошла мама и перехватила инициативу.– Некрасов, – сказала она, – мусор вынеси. Папа не стал принимать участия в женской болтовне, промолчал.– Американская военщина… – гнула свою линию дикторша, но мама ей уступать не собиралась.– Мусор вынеси! – Мама перекрыла изображение своим круглым телом.«Никогда не буду толстой!» – подумала Оленька. Папа переместил голову так, что ему стала видна левая половина Ангелины Вовк.– Все прогрессивное человечество… – патетически начала Ангелина, но мама договорить не дала.Она не глядя, отработанным движением выключила телевизор. Папа поднял глаза на жену.– Новости досмотрю – вынесу.– А мусор будет стоять и вонять?«И квартира у меня будет с мусоропроводом!» – поняла Оленька. Такая квартира существовала в природе. В ней жила бледная Машка, одноклассница и дочка инструктора обкома.Папа молча встал и не менее отработанным движением включил телевизор. Мама выключила. Папа включил. Мама выключила и заметила Оленьку.– Ты чего? – спросила она.– Ничего, – сказала Оля. – Так.– В университете все в порядке?– Да.Тем временем папа опять включил программу «Время» и любовался осенним наступлением трудящихся в Японии.– Ты бы хоть с дочкой пообщался! – Мама не стала мешать трудящимся выражать свою волю.– А что? – Отец не отрывал стеклянного взгляда от экрана.– Ничего! Вот выйдет замуж, а ты и знать ничего не будешь.Оленька вздрогнула. От маминой проницательности стало не по себе.– Я пойду, – сказала она, – позанимаюсь еще.Вернувшись в комнату, Оля выключила свет и стала смотреть в окно. На родителей рассчитывать было нечего. «А телевизора у меня вообще не будет!» – решила Оля. Она не собиралась каждый вечер отрывать мужа от японских трудящихся и американской военщины. И еще от хоккея.Впрочем, нет. Телевизор быть должен. С большим экраном, цветной. Оля сладостно прищурилась. Такой большой цветной телевизор она видела все у той же Машки. Аппарат назывался «Грюндик» и был снабжен даже пультом дистанционного управления. Правда, толку от пульта было немного: Машина бабушка неизменно закрывала экран белоснежной вязаной салфеткой, а кнопки «Снять салфетку» на пульте не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22