Лежа на больничной койке, он хладнокровно анализировал происшествие. Для него оно не было неожиданным. Он внушил себе неприятную мысль, что рано или поздно нечто подобное должно случиться: идет самая настоящая война с мафией, оккупировавшей страну, а на войне, как известно, стреляют, и он, как и тысячи солдат правоохранительных органов, находится на самом переднем крае этой войны, притом враги превосходят его в техническом оснащении — у них всевозможные виды современного оружия, рации, автомашины, бешеные деньги для подкупа влиятельных особ и хорошо поставленная служба информации. А у него на вооружении всего лишь бронежилет. Сегодня он спас его, возможно, по чистой случайности: преступники, очевидно, нервничали, потому, боясь промахнуться, стреляли не в голову, а в спину. А могли… Невольный холодок пробежал по сердцу. Его поражала оперативность преступников, их дерзкая наглость: небось, преднамеренно решили не откладывать акта мести за своего приятеля, а совершить возмездие в день вынесения приговора. Мол, вынесенный приговор еще неизвестно, будет ли приведен в исполнение, а мы свой приговор исполняем немедленно. Как урок и предупреждение для тебе подобных, для твоих коллег. Демонстрировали свою силу и власть. Он подумал: будет ли повторная попытка? В ближайшее время едва ли. А там — посмотрим, отступать он не намерен, как впрочем, и паниковать или изменять своим принципам быть беспощадным к рецидивистам. Однако постоянную тревогу и беспокойство вызывали в нем думы о безопасности дочери. Эти кровожадные, нравственно деградированные гады нередко наносят удары по своим жертвам через похищение и угрозы убийства их детей. А это самая чувствительная, самая страшная, самая болезненная пытка.
Силин думал о Тане: как она отнесется к случившемуся с ним, испугается? А он так надеялся связать свою судьбу с ней. Она уже побывала под прицелом мафии: выстрел по их машине, убийство Соколова, и вот теперь это… Он пожалел, что просил Олю не навещать его, ему вдруг захотелось видеть их обеих. Но главное — Таню. Очень хотелось. Наверно, его сильное желание биотоками передалось им: на другой день под вечер они заявились обе, не сговариваясь, но почти одновременно — сначала пришла Оля, а через полчаса прямо с работы — Таня. Оля рассказала отцу о старике-соседе, который записал номер машины.
— Их найдут, папа, обязательно найдут, — возбужденно убеждала Оля и продолжала: — А ты знаешь, как вел себя Амур? Это удивительно. Минут за десять до твоего появления в квартире он неожиданно вскочил на ноги, настороженно прислушался, глядя на дверь, потом заскулил, стал царапать дверь лапой, требовать, чтоб его выпустили. И наконец, начал громко, тревожно лаять. Понимаешь? Такого раньше за ним не водилось. Он никогда в квартире не лаял. Он предчувствовал опасность для тебя, он хотел предупредить, уберечь. Да, папа? Ты как думаешь?
— Возможно. У многих животных хорошо развито предчувствие.
— Амур скучает по тебе, нервничает.
— Передай ему, что я скоро вернусь; через неделю обещают выписать. А мне так хочется скорей выбраться отсюда. — Он посмотрел на Таню такими откровенно влюбленными, тающими глазами, что она почувствовала себя неловко перед Олей. Он это понял и прибавил, отведя взгляд на дочь: — Перевязки меня здесь задерживают.
— Эти процедуры мы могли бы и дома организовать, — сказала Таня, вопросительно посмотрев на Олю. И та с энтузиазмом отозвалась:
— Конечно. Под вашим руководством. Согласен, папа? Мы с Татьяной Васильевной…
«Как это мило, замечательно», — думал Силин, а вслух сказал:
— Да когда ж Татьяне Васильевне. Она при деле.
— Я врач, Константин Харитонович. Моя обязанность, долг, если хотите, исцелять больных и раненых. А свободного времени у меня достаточно.
— Перевязки делают обычно сестры, а не врач, — очень мягко, ласково заметил он.
— Сестры под руководством врачей, — бойко возразила Оля. — Я буду сестрой, а Татьяна Васильевна врач.
— Вот и договорились. И никаких проблем, — решила Таня. Ей многое хотелось сказать Константину Харитоновичу — и о своих впечатлениях от суда, и о нем самом, и о своих чувствах к нему в связи с покушением, но это разговор не для постороннего уха. Излить свою душу она могла только наедине с ним.
— И никаких проблем, — как бы размышляя повторил Силин Танины слова. — Есть только одна проблема — вот эта егоза. — Кивок в сторону Оли. — Ее беспечность. — Он хотел сказать «безопасность», но решил смягчить. — Бдительность, осторожность всегда надо иметь при себе.
— А я имею. Вот, пожалуйста, — откликнулась Оля и мгновенно выхватила из сумочки баллончик со слезоточивым газом.
— Не очень внушительно, но на худой конец… — проговорил Силин. — На безрыбье и рак — рыба. Впрочем, это устарело: раков сейчас днем с огнем не сыщешь. Ну, а вы, Татьяна Васильевна, чем вооружены?
— Вообще-то таким же «раком». Хотя у меня более надежный — нервнопаралитический.
— Да не беспокойся ты, папа: я и бдительна, и осторожна, и вооружена. Разве что бронежилета не хватает, — расхвасталась Оля.
В палату вошла санитарка, пригласила на ужин. Силин занимал одноместную крохотную палату, где при двух посетителях уже было тесно.
— Вам, наверно, скучно одному? — спросила Таня. В ее вопросе ему чудился желанный подтекст, он не сразу ответил. Наконец сказал:
— Скука — понятие не однозначное. Ее иногда путают с одиночеством, но это разные понятия. Скука от безделья — это одно, тоска по другу — совсем другое. Вот только жаль, что вы не догадались принести мне книг. — Последней фразой он преднамеренно замял вопрос Тани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62