Из окна открывался вид в сад. Большую часть паркетного пола занимал персидский ковер. Стены украшали сельские пейзажи с пасущимися лошадьми и преследующими дичь спаниелями. Три торшера наполняли комнату мягким светом.
Роберта принесла два стакана к дивану, на который сел Лорен, примостилась рядом, подняла свой стакан, выпила, потом поцеловала Лорена.
— Я только что подмылась, мистер, — сообщила она ему.
Лорен вновь отпил из стакана.
— Хорошо, — кивнул он, поднялся, поставил стакан на кофейный столик и начал раздеваться.
Когда Лорен остался в чем мать родила, Роберта стянула до колен слаксы и трусики, а затем перебралась на край дивана, за кофейный столик. Лорен опустился перед ней на колени, поднял свитер и поцеловал груди, отдавая должное каждому соску. Затем раздвинул колени Роберты и приник к «ежику». Языком нашел то, что следовало найти. Лорен знал, что ей это очень нравится. Он потыкал кончиком языка, потом полизал. Затем чуть подался назад и начал вылизывать весь «ежик».
Если бы год назад кто-нибудь сказал ему, что он будет проделывать все это и многое другое, чему научила его Роберта, он бы рассмеялся. Он, Лорен Хардеман, на коленях лопает женскую «киску»? Однако теперь он это делал. Более того, ему нравилось. Почему, он сказать не мог. Не мог объяснить сей феномен даже самому себе.
Роберта выгнула спину и застонала. Язык Лорена вернулся к ее клитору и сосредоточился на нем. Он трудился до тех пор, пока с резким вскриком Роберта не достигла оргазма. Тут Лорен стал вылизывать все остальное. Второй оргазм она получила до того, как он вновь принялся за клитор. Тут уж он постарался, чтобы Роберта кончила и в третий раз. Она оттолкнула Лорена.
— Тебе было хорошо? — прошептал он.
— Бывало и лучше, — буркнула Роберта.
— Хочешь меня наказать?
— Следовало бы.
Лорен поднял с пола брюки, вытащил ремень и протянул ей. Затем опустился на руки и колени, повернувшись к Роберте задницей.
— Накажи, дорогая! — прошептал он.
Роберта пять раз вытянула его ремнем, оставив красные полосы на белой коже. Потом резко отбросила ремень, присела на пол, грубо перевернула Лорена на спину и взяла в рот его торчащий член. Кончил он через тридцать секунд. Сперму она проглотила.
Лорен лежал на полу, пока она натягивала трусики и слаксы. Роберта протянула ему полупустой стакан, взяла свой и допила виски.
Затем прошлась к бару и наполнила еще два стакана. Посмотрела на часы.
— У нас есть ровно восемнадцать минут. Потом мы едем к Фарберам. Господи, ты опять вспотел. Быстро в душ. Я поеду в том, что на мне. А ты надень пиджак из верблюжьей шерсти и темно-коричневые брюки.
Лорен допил виски, наклонился, поцеловал Роберте ноги, а потом направился к лестнице.
Пощупал на заднице отметины от ремня. Больно, действительно больно, но, черт побери, какой же он счастливчик!
Глава 3
1973 год
1
Энн, княгиня Алехина, держалась и выглядела так, будто титул этот носила с рождения. Об этом позаботился ее супруг, князь Игорь. А может, так решила судьба, и Игорь лишь содействовал реализации заложенного в Энн потенциала.
С первого взгляда все понимали, что перед ними аристократка: высокая, изящная, безупречно одетая, с великолепными манерами.
Княгиня Алехина остро чувствовала, что Хардеманы — грубые американские нувориши. Деньги, отметила она, сидя за обеденным столом в особняке Номера Один в Палм-Бич, не могут купить породу.
Старику вроде бы пить не полагалось. Но он пил. Канадское виски. Стопку или две, но даже эту малость он пил, как крестьянин, больше заинтересованный в эффекте, производимом алкоголем, а не во вкусе напитка.
Княгиня приказала одному из слуг Номера Один съездить за бутылкой «Тиопепе». Другая аристократка, принцесса, много старше ее, по фамилии Эстергази, как-то заметила, что гостей можно угощать только одной маркой шерри, «Тио пепе», подавая его в бокалах венецианского стекла.
Номер Один так и остался дикарем. Инвалидное кресло наложило свои ограничения, но не изменило его сущности. Она помнила Номера Один мускулистым здоровяком. Теперь же он буквально ссохся, потеряв не меньше сорока фунтов. Штанины брюк болтались на атрофированных ногах, плечи стали уже. Номер Один ссутулился, мочки ушей едва не доставали плеч. Лицо покрывала сеть глубоких морщин. Даже за столом он сидел в соломенной шляпе, скрывающей его лысину, обильно усыпанную почечными бляшками.
Княгиня Энн стала снобом. Она к этому стремилась и достигла этого.
Номеру Один не разрешал ось есть то, чем угощали гостью.
— Если в ты знала, какое мне рекомендуют меню. Все без вкуса, без запаха. Но вот что я тебе скажу, Энн. Эти коновалы пользуют меня больше тридцати пяти лет, и я пережил многих из них. Главным образом потому, что не слушал их. А теперь мне уже девяносто пять. Энн, дорогая, не дай тебе Бог дожить до таких лет. Толку в этом нет.
— Нет?
— Нет. Подумай, скольких приходится терять! Господи, Энн, Элизабет ушла сорок четыре года тому назад. Мой сын уже двадцать лет как на том свете. Теперь твоя мать... — Он покачал головой. — Салли была удивительной женщиной. Хорошей женой моему сыну...
— А мне — хорошей матерью, — вставила Энн.
— Да, конечно. Поэтому ты и приехала ко мне, не так ли? Разделить воспоминания...
— Нет, — отрезала Энн. — Я приехала, чтобы выяснить, сможешь ли ты после стольких лет лжи сказать правду.
— Правду?..
— Ты мне не дед, старый лгун!
— Энн!
— Ты мой отец, — черт бы тебя побрал!
— Энн, ради Бога...
— Когда люди умирают, они говорят правду. Это признает даже суд. — Она потянулась к бутылке, налила себе «Тио пепе». — Умирая, мама мне рассказала о том, что между вами было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116