КИСТОЧКИН. А из-за кого же тебе еще здесь задерживаться? Как-никак мы с тобой… Не люблю, Петька, сантиментов.ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я задержался здесь для того, чтобы дать тебе по роже.КИСТОЧКИН. Вас понял. (Хохочет.) Бей!ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я пришел, чтобы дать тебе по роже!КИСТОЧКИН. В кафе сидел один семит и ел, что подороже, вошел туда антисемит и дал ему по роже. Или наоборот, да? Оба встают. Треугольников сильно бьет Кисточкина, но тот ловким боксерским приемом уходит от удара. Треугольников снова бьет, но Кисточкин опять уходит, нанося Треугольникову шутливый, но точный удар и быстро превращает все в дружескую шутливую потасовку. Оба садятся на свои места. КИСТОЧКИН (разливая вино). Трудно начинать в такую рань, но хорошо, что повод такой серьезный. Эх, старик, так я рад тебе! Ешь! Небось соскучился по цыплятам табака. Ну, вздрогнем!ТРЕУГОЛЬНИКОВ (недоуменно и печально смотрит на него). Вздрогнем! (Поднимает рюмку.) На сцене продолжается чаепитие в семействе Принцкеров. Кроме того, неподалеку появился столик, за которым сидят Аброскин и Светлана. АБРОСКИН. Что-то мне хочется сделать, сам не пойму что. Куда-то меня вечно тянет по утрам.СВЕТЛАНА. Шел бы в институт, папка. Иди и поработай, старый лентяй. (Она пьет чай и смотрит прямо перед собой в одну точку.) АБРОСКИН. Ты знаешь, Светка, я не могу работать. Странно. Там, в тех нечеловеческих условиях, я все время работал над своей темой. Не было никакой надежды, а я работал. Пилил лес и думал, лежал на нарах и писал. Наверное, это была защитная реакция. Мне приходили в голову замечательные мысли, будь у меня тогда нынешние условия… Сейчас есть все, а хватает меня только на то, чтобы читать лекции студентам третьего курса, и тема стоит, а я хожу вокруг да около, и голова у меня пустая и словно оклеена изнутри листками стенного календаря…СВЕТЛАНА (не меняя позы, ровным голосом). Мобилизуйся, папка, ведь ты – старый боец.АБРОСКИН (долго смотрит на нее, потом, хватив кулаком по столу, вскакивает). К черту! Когда люди избавятся от этого проклятия? Ведь ты же вся в пружину сжата, вокруг тебя прочерчен круг. Дочка, над тобой зло подшучивают! Когда это кончится?СВЕТЛАНА (глухо). Лучше этого нет ничего на свете.АБРОСКИН. А общество, а история, а наука? А жизнь? Все, что было с тобой раньше, ты забываешь, когда над тобой прочерчивают круг? Ты становишься гладкой и закрытой, к тебе не подступись! Или ты забыла, как вы жили с мамой без меня?СВЕТЛАНА. Это давно было.АБРОСКИН. Ой, конечно, давно! Без меня вы жили давно, Сталин умер очень давно, война была сто лет назад, а революция вообще бог знает когда… Все для вас было давно!СВЕТЛАНА. Не нервничай.АБРОСКИН. А как же мне не нервничать? Магические круги чертили и надо мной, но я хотел бы попытаться пробиться к разуму, представить – вот этот человек такой, а этот другой, мне не было безразлично.СВЕТЛАНА. А мне безразлично, какой он, важно, что он – это то самое.АБРОСКИН (решительно). Это не любовь!СВЕТЛАНА. А кто тебе сказал, что это любовь?АБРОСКИН (с жалкой иронией). Благодарю за содержательную беседу. (Уходит.) СВЕТЛАНА. Ты в институт?АБРОСКИН. Да-да, в институт. (Выходит на авансцену к стеклянному киоску, замечает в другом углу Кисточкина и Треуголъникова, весело беседующих и выпивающих.) Вот он сидит, герой дня. Это деятель новой формации, а что я знаю о нем? Крутит у себя в комнате модернистский джаз, а статьи пишет вполне на уровне, даже более того. Впрочем: что я понимаю в статьях? Только в одной статье я разобрался досконально, да и то на это потребовалось семь лет. Ой, тошно как! Я все еще не чувствую себя стариком. Старик может подойти к молодому человеку и предложить ему побеседовать по душам, а мне хочется либо выпить с молодым человеком, либо дать ему по роже. Чем мне заняться? Может быть, и вправду поехать в институт? (Подходит к киоску.) Три пачки чаю, пожалуйста!БУФЕТЧИЦА. Какого? АБРОСКИН. Цейлонского.БУФЕТЧИЦА. Цейлонского нету.АБРОСКИН. А какой есть?БУФЕТЧИЦА. Какой вам надо?АБРОСКИН. Если нет цейлонского, тогда грузинский.БУФЕТЧИЦА. Так какой все же вам надо – цейлонский или грузинский?АБРОСКИН. Цейлонского ведь нет?БУФЕТЧИЦА. Нету.АБРОСКИН. Тогда грузинский.БУФЕТЧИЦА. Грузинского нет.АБРОСКИН. Какой-нибудь есть?БУФЕТЧИЦА. Есть.АБРОСКИН. Так дайте.БУФЕТЧИЦА. Какой вам надо?АБРОСКИН. А какой у вас есть?БУФЕТЧИЦА (теряя терпение). Какой у меня есть, это мое дело. Вы скажите, какой вам надо – цейлонский, грузинский или еще какой? Сами не знаете, гражданин, чего хочете. Аброскин в растерянности отходит от продпалатки и стоит на авансцене какой-то отрешенный. ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Живешь, значит, в этом доме?…КИСТОЧКИН. Я тебе лучше расскажу про наш дом – лопнешь! Такие жмурики тут у нас живут, ты себе не представляешь. (Смотрит на часы.) Сейчас начнут выползать. Смотри – цирк! На просцениум выходят Нытик и Здоровяк. КИСТОЧКИН. Два пенсионера – Нытик и Здоровяк, так их у нас называют. Первый всю жизнь продрожал в своей комнатенке в страхе перед историческими событиями и в борьбе с собственными пороками, а сейчас хнычет и мечтает о бабах. Наверное, скоро помрет от истощения сил. Второй, наоборот, существо вечное, никогда ничем не болел, оплот общества…ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Знакомый тип. Кузнец своего счастья?КИСТОЧКИН. Правильно подсказывает товарищ. Нытик и Здоровяк подходят к Аброскину. ЗДОРОВЯК. Привет!НЫТИК. Доброе утро, профессор.АБРОСКИН. Слушайте, я вчера был груб, извините меня.НЫТИК. Что вы, что вы! Мне было только приятно. Мне всегда приятно, когда вы со мной беседуете. Ведь я жалкий недалекий человек…АБРОСКИН. Поедемте на рыбную ловлю.НЫТИК. Профессор, вы понимаете, какая это для меня честь, но, к сожалению, я иду записываться на абонемент, цикл лекций «Эстетика в быту».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20