И в самом деле, формой обломок скалы поразительно напоминал человека.
Авалон замедлила шаг, затем остановилась, не сводя глаз с удивительной каменной фигуры.
Легко понять, почему при одном взгляде на этот черный камень могла родиться легенда. Будь каменный истукан живым, он оказался бы настоящим исполином — втрое больше обычного человека. С виду он и впрямь походил на скрученное, смятое в судорогах тело, из которого торчали обломки диковинных крыльев. Там, где лежали эти обугленные, окаменевшие останки, не росла трава.
Авалон крепко стиснула зубы. Оглянулась на Маркуса и увидела, что он сделал то же самое. Над долиной висела глухая тишина — ни пения птиц, ни назойливого жужжания насекомых. Даже ветер, казалось, стих. И люди, стоявшие поодаль, тоже молчали.
И вдруг Авалон показалось, что все это — правда. И злой черный эльф существовал на самом деле, и прекрасная жена лэрда была настоящей, живой, обесчещенной женщиной; был и мстительный лэрд, и дьявол… и проклятие Кинкардинов.
Мир вокруг внезапно заколыхался, все его очертания расплылись. Слух Авалон наполнили горькие мужские рыдания. Воздух был пропитан отвратительным, едким, муторным запахом и дышал нестерпимым влажным жаром.
Мужчина все рыдал и сквозь слезы твердил одно: «Суженая, жизнь моя, не уходи, останься…»
Авалон судорожно вдохнула — и все вернулось на свои места. Затихли рыдания, смолк страдальческий голос, даже омерзительный запах бесследно рассеялся. Воздух снова был чистый, с бодрящим привкусом холода. Ничто, казалось, не изменилось за этот краткий миг: все так же стояли поодаль люди, глядя то на черный камень, то на лэрда и его нареченную.
Авалон была потрясена до глубины души. Неужели это было только видение? Никто, однако, не удивлялся, не озирался по сторонам. Только по виду Маркуса она поняла, что все это ей отнюдь не привиделось. Сдвинув брови, он сделал глубокий вдох, словно тоже учуял мерзкий, нечеловеческий запах.
Взгляды их встретились.
— Сера, — сказал Маркус.
Все существо Авалон взбунтовалось при этом слове. Не может быть!
— Не может быть! — повторила она вслух.
Маркус понизил голос, чтобы их не услышали остальные.
— Снова лжешь самой себе, Авалон?
— Это была иллюзия, — так же тихо ответила она. — Вымысел. Видение. Призрак.
Маркус одарил ее знакомой ледяной усмешкой.
— Здесь у нас повсюду призраки, миледи, и им безразлично, веришь ты в них или нет.
Девочки, собиравшие шерсть, осторожно подошли ближе. Юные лица их были бледными, изможденными. Авалон тотчас ощутила их изумленное восхищение, а еще — как болят их исколотые пальцы, как отсырели ноги в дырявых башмаках.
Ей хотелось разрыдаться вместе с призрачным лэрдом. Ей хотелось оплакивать этих девочек, которые не знали в жизни ни единого дня без тяжелой работы, ни разу не видели платьев, расшитых драгоценными камнями, — а потому даже и не мечтали об этаком наряде. Ей хотелось плакать над скудным уловом лосося, над загубленным зерном с северных полей. Боже милосердный, что же ждет всех этих людей?
Маркус выпустил ее руку, отошел к сородичам, толпившимся поодаль, и растворился в толчее одинаковых тартанов, в слитном гуле местного говора.
Девочки, собиравшие шерсть, смотрели ему вслед с неприкрытым обожанием.
Авалон осталась одна в серебристо-зеленой траве, под надменным взглядом окаменевшего эльфа.
Тогда к ней подошел маг. Они стояли бок о бок — два чужака в этом горном краю. Бальтазар задумчиво оглядывал долину, заросли ежевики, смятый человекоподобный камень.
— Удивительная страна, — наконец сказал он.
Авалон пожала плечами и промолчала.
— Дикие земли и храбрые люди, — продолжал маг. — Эти горы, похоже, могут заговорить с господом, если он одарит их речью. Волшебство, древние предания, крепкое хмельное питье. От такой смеси у кого угодно голова пойдет кругом.
Вернулся ветер, зашуршал в траве у их ног, и девочки-собирательницы очнулись, молча вернулись к своей работе, хотя по-прежнему поглядывали то на Маркуса, то на Авалон.
Наклонившись, Бальтазар сорвал цветок с голубовато-белыми лепестками.
— Я хочу задать тебе один вопрос, леди. Ты ответишь?
Авалон смотрела, как его темные гибкие пальцы скользят по белизне лепестков.
— Отвечу, — сказала она, — если смогу.
Маг улыбнулся.
— Взвешенный ответ умудренной годами души. А вопрос таков: что ты помнишь об этом месте?
Озадаченная, Авалон неуверенно огляделась по сторонам.
— Ничего, — сказала она наконец. — Я здесь не бывала ни разу. Хэнок поселил меня в деревушке, далеко к северу. Там я и жила все время.
— Нет-нет! — Маг замахал рукой, отгоняя эти слова, точно надоедливых мух. — Не из этой жизни — из предыдущей. Что ты помнишь?
— Не из этой жизни? — смятенно повторила она. — Не понимаю.
— Иные люди верят, что после смерти мы вновь и вновь возвращаемся в смертную плоть. Они говорят, что каждая такая жизнь — это урок, преподанный душе, дабы приблизить ее к господу.
Авалон с полуслова поняла его и задумалась над этой еретической мыслью.
— Значит, рая вовсе нет? И ада — тоже?
Маг улыбнулся, едва заметно, лишь уголки рта дрогнули в сдержанном веселье.
— Это уже предмет для теологического спора.
Впрочем, я полагаю, что ад — это когда душа постоянно возвращается в мир, так и не выучив своих уроков.
Но ведь призрак и вправду рыдал, и его страдальческие речи разрывали душу Авалон. Омерзительный запах серы был реален, как ветер и горы.
— И каков же будет мой урок? — медленно, недоверчиво спросила Авалон, не отрывая глаз от цветка, который маг вертел в руках.
— Только ты можешь это сказать, — ответил Бальтазар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83