Отодвинув стул, он замер, слегка касаясь кончиками пальцев белой скатерти перед собой. На его чувственных, плотно сжатых губах не было и намека на улыбку, а выражение глаз казалось совершенно непроницаемым, однако притяжение оказалось настолько мощным, что я была не в состоянии двинуться в места. Но Мануэль, старший официант, разрушил чары, поспешно подойдя и бережно проводив меня к столу. Англичанин опустил взгляд, и я заметила, как он, отрывисто кивнув Мануэлю, вышел из зала, так и не обернувшись.
За последние несколько месяцев для меня стало совершенно привычным ощущение болезненно сжатого комка внутри, а сейчас там возникало какое-то новое чувство – давно подавленное волнение. Я в задумчивости перемешивала в тарелке рис, яйца и соус. От чего возникло это ощущение – просто от того, что мы в чем-то схожи, что оба одиноки и безмерно несчастны? Или это не более чем моя фантазия и я просто принимаю желаемое за действительное? А может, еще хуже, я подсознательно обращаюсь к еще одному предложенному доктором Макклур методу лечения – к новой любовной интрижке, к беззаботной связи с кем-то, кто не знает ничего о моем прошлом и кому я не обязана о нем рассказывать? Эту мысль я тут же отбросила. Прежде всего, я сомневалась, что любые отношения с этим англичанином будут беззаботными. Глубокими – да, болезненными – да, но никак не беззаботными. Меня заинтересовало, как надолго он остановился в «Санта-Луции», и когда Мануэль подошел, чтобы забрать тарелку, я как бы между прочим поинтересовалась:
– Ваш новый гость – англичанин?
– Да. – Смуглое лицо Мануэля просияло улыбкой. – Синьор Браун останется здесь до конца недели.
Я неопределенно улыбнулась и спросила, есть ли у них еще тот сыр, который прошлым вечером подавали мне на десерт. Горя желанием сделать мне приятное, Мануэль отодвинул в сторону сервировочный столик, уставленный пирожками и слоеными булочками с кремом, и поспешил за сыром.
Браун. Это было совсем не то имя, которое я ожидала услышать. Вторую половину дня я провела на террасе, нежась в лучах солнца и глядя поверх колышущихся деревьев на далекое море. В руке я держала книгу, но мои мысли все время отвлекались от нее и обращались к более интересной теме – к мистеру Брауну. Отчего у него в глазах такое подавленное выражение, какое я привыкла видеть, глядя на себя в зеркало? Я решила непременно узнать это вечером, после ужина.
По моим понятиям, восемь часов – как раз подходящее время для выхода. При моем появлении Мануэль вытаращил глаза, потому что прежде я не утруждала себя переодеванием к ужину. Но в этот вечер на мне было платье, на первый взгляд обманчиво простое – из шифона того же оттенка, что и мои глаза, плотно облегающее грудь и бедра и плавно переходящее в юбку-клеш. На макияж и прическу я потратила довольно много времени, надушила запястья и шею и надела золотые сережки, которые слегка покачивались в моих рыжих волосах. Если в этот вечер я не вовлеку его в разговор, вероятно, мне следует оставить всякую надежду.
Я скорее почувствовала, чем заметила его присутствие, и еще почувствовала, как повернулись головы бизнесменов, услышала одобрительный шепот за столом, занятым первыми туристами начинающегося сезона. Для Розалинды восхищение было водой и хлебом; при нормальных обстоятельствах я не обратила бы на это внимание, но в этот вечер, подобно Розалинде, готова была пойти на все ради того, чтобы быть замеченной. Изо всех сил стараясь не смотреть в сторону англичанина, я заказала обед, удивив Мануэля тем, что попросила подать полбутылки местного молодого вина вместо обычной минеральной воды. Вдалеке за окнами виднелись горы, которые отделяли Португалию от Испании, вершины казались светло-серыми на фоне пламенеющего неба.
Я услышала, как англичанин отодвинул стул, но продолжала медленно есть, не собираясь делать первый шаг. Если у него нет желания заговорить со мной, то и с моей стороны не последует ничего, но, честно говоря, меня разочарует такой поворот дела. Я никогда не пыталась завязать разговор с заинтересовавшим меня мужчиной, ведь существует такая вещь, как гордость. Розалинда действовала бы исключительно прямолинейно, но я не Розалинда и не желаю быть ею. Тетя Гарриет до того, как ночные кошмары испортили мне жизнь, говорила, что я чересчур застенчива и скромна. Но восемнадцать месяцев, проведенные у доктора Макклур в психиатрической клинике, радикально изменили меня. Мой характер никогда не станет прежним, и я только-только начинала сживаться с новой Дженнифер Харленд.
Глядя на пушистые облака, изменившие свой цвет с огненного на пурпурный, я не торопясь допила великолепное местное вино, а потом неожиданно для самой себя направилась в бар.
В «Санта-Луции» бар был единственным помещением, декорированным в несколько современном стиле, во всех же остальных комнатах строго поддерживалась изысканность эпохи Эдуардов, больше всего заметная по вечерам, когда массивные люстры сияли сотнями огней. Бар представлял собой уютную комнату, отделанную исключительно в ярко-красных тонах. Ковер, стены, потолок и шторы были выдержаны в единой цветовой гамме, а мягкие кожаные кресла, стоявшие вдоль двух стен маленькой комнаты, и обитые бархатом барные табуреты были черными. Все остальное, в том числе массивная на вид стойка, которая окружала бар, было богато позолочено. В общем, трудно сказать, какой стиль старались здесь создать – современный или викторианский, но в результате комната получилась красивой и уютной.
При моем появлении два бизнесмена прекратили разговор, молодой бармен просиял, но англичанин, который, обхватив рукой стакан, сидел на табурете у дальнего закругления стойки, даже не поднял голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47