Продавщицы, которых за серую униформу прозвали гризетками, слыли самыми красивыми в Париже.
Магазин сверкал. Его украшали вазы с цветами, хрустальные люстры, гирлянды из тафты и наполняли романтические ароматы духов. Я должна была представиться старшей продавщице, мадам Шаппель, слишком сильно накрашенной женщине средних лет. Она отвела меня в другое здание – дортуар, где стояли три десятка двухъярусных кроватей, как в казарме, и общая ванна. Какой контраст с прелестными комнатками мадам де Лагард!
Разобрав вещи, я вернулась в магазин, и мадам Шаппель представила меня месье Лабиллю. Альбер Лабилль оказался невысоким и невыносимо заносчивым человечком. Он носил изумительную бархатную накидку и огромный парик, сильно завитой и обильно посыпанный пудрой. Экстравагантные парики были его фирменным знаком, и все знали, что его шкафы буквально ломятся от них. Религией Лабилля была мода, и не было адепта более пылкого. В самом деле, во всем, что касалось стиля, он был докой. Его отличал праведный снобизм Тартюфа. Лабилль суетился вокруг меня и обещал, как только я усвою основы торговли, использовать меня в качестве модели.
Лабилль часто говорил, что обожает все, что связано с женщинами, и восхищался элегантностью моей фигуры, но казалось, мои чары на него не подействуют. Женщины были для него непостижимой причудой природы, взрослыми детьми с легкомысленными желаниями, которые легко тратят головокружительные суммы из кошельков мужей и любовников. Он был страстно влюблен лишь в собственный талант. Я решила, что он предпочитает мужское общество, что он, как мы тогда говорили, ип таг сароп.
С другой стороны, его клиенты-мужчины были воплощением моего идеала. Они приходили к Лабиллю, чтобы тратить свои деньги на женские прихоти. Месье де Касаль, удалившийся от дел банкир, занявшийся на досуге живописью, приобрел жене шляпку и попросил моего совета о белье и еще каких-то безделушках, которые, как я подозревала, предназначались его молоденькой любовнице. Под моим руководством он выбрал один из самых фантастических пеньюаров Лабилля, сшитый из трех слоев прозрачного шелка. Как несправедливо, подумалось мне, ведь при моем жаловании я никогда не смогу позволить себе такие дорогие вещи. Я обмолвилась бывшему банкиру, что очень завидую его женщинам, что у них есть такой щедрый кормилец, и дала ему понять, как ценю в мужчинах щедрость.
– Мой отец был удивительно великодушным человеком, – сказала я, – но теперь он болен, и мне приходится трудиться, чтобы заработать ему на лекарства.
Он искренне посочувствовал мне и спросил, может ли чем-нибудь помочь. Я сказала, что подрабатываю натурщицей. Тогда он предложил мне пятьдесят ливров, если я навещу его вечером в маленьком гнездышке, которое служило ему студией.
Когда я пришла, он предложил мне позировать в платье. Мне очень хотелось примерить это милое одеяние, но я сделала вид, что смущена. Какая ирония: мужчины любят непорочных девушек, хотя именно целомудрие они с таким удовольствием искореняют. Месье де Касаль так хотел увидеть меня в роли скромной служанки, что я едва смогла доиграть роль до конца. Я позволила ему уговорить меня. Едва я надела платье, мой дерзкий ангел вырвался на свободу. Я расхаживала перед ним взад-вперед, поворачиваясь то так, то этак, и делала драматические жесты.
Он не мог сосредоточиться на рисовании. В конце концов он предложил мне сто лир, чтобы я легла с ним в постель.
– Ваше предложение возмутительно, месье, – заявила я, продолжая искусно играть свою роль. – Я обычная девушка, и добродетель – мое достоинство. Такое я слышу впервые!
И я разрыдалась.
Мой образ возвысился, а с ним выросла и цена. За две сотни ливров я согласилась лечь с месье Касалем и позволила ему обнять себя. Я сказала, что иду на это ради отца, и за столь грандиозное одолжение ему пришлось заплатить еще.
После полуночи я прокралась в спальню с пятьюстами ливрами в кошельке. Мадам Шаппель должна была следить за гризетками, но она была так увлечена интрижкой с одним торговцем драгоценностями, что не пришла проверить, легли ли мы спать вовремя.
Прекрасным июньским утром в магазин вошли Женевьева Мотон и Бригитта Руперт. Я не видела их с тех пор, как покинула Сен-Op. Обе были с обручальными кольцами. Я стеснялась предстать перед ними в роли продавщицы, к тому же Женевьева напомнила мне о Николя. Боясь, что не смогу скрыть охватившее меня унижение и горе, я попыталась спрятаться за вазой со страусовыми перьями, но они заметили меня.
Женевьева заключила меня в объятия, восклицая, как она по мне скучала, но беспардонная Бригитта покачала головой.
– Ты работаешь продавщицей? – произнесла она. – Я ожидала от тебя большего. Ну что ж, давай посмотрим ваши шляпки с широкими полями!
Бригитта примеряла шляпу за шляпой, а я от стыда потеряла дар речи. Как всегда, Женевьева все поняла. Она отвела меня в сторону и извинилась за Бригитту.
– Она завидует твоей красоте, Жанна, – сказала Женевьева.
Можно было и не говорить об этом. В примерочной я видела множество женских тел, многие из которых славились своей красотой, и часто думала, что во всем Париже не найдется женщины прекраснее меня. Но я не могла восхищаться собой постоянно, и часто мое сердце разрывалось от жалости к себе и неуверенности в совершенстве своего тела. Однажды утром я решила, что мои груди чересчур велики, а ягодицы слишком торчат. Погруженная в мысли о том, что я выгляжу как крестьянка, я мрачно бродила вдоль прилавка со шляпами. Месье Леонард, главный парикмахер Лабилля, заметил это и стукнул меня по лопаткам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86