Вот что происходило на Большой улице.
На улице Дианы не было никого, кроме той самой группы людей. Лишь в конце ее появились два жандарма, которые совершали обход равнины для проверки прав на ношение оружия и, не подозревая о предстоящем им деле, медленно приближались к нам.
Пробило час с четвертью.
Глава вторая. ПЕРЕУЛОК СЕРЖАН
С последним ударом часов раздались первые слова мэра.
— Жакмен, — сказал он, — надеюсь, тетка Антуан сошла с ума: она сказала мне по твоему поручению, что твоя жена умерла, и что ты ее убил!
— Это чистая правда, господин мэр, — ответил Жакмен. — Меня следует отвести в тюрьму и скорее судить.
Произнеся эти слова, он пытался встать, опираясь на верх ступеньки, но после сделанного усилия он упал, ноги у него как бы подкосились.
— Полно! Ты с ума сошел! — сказал мэр.
— Посмотрите на мои руки, — ответил тот.
И он поднял две окровавленные руки, скрюченные пальцы которых походили на когти.
Действительно, левая рука была красна до кисти, правая — до локтя.
Кроме того, на правой руке струйка крови текла вдоль большого пальца; вероятно, жертва в борьбе укусила своего убийцу.
В это время подошли два жандарма. Они остановились в десяти шагах от главного действующего лица этой сцены и смотрели на него с высоты своих лошадей.
Мэр подал им знак. Они сошли с лошадей, бросили вожжи мальчику в полицейской шапке, сыну кого-то из стоявших рядом.
Затем они подошли к Жакмену и подняли его под руки.
Он подчинился без сопротивления и с апатией человека, ум которого сосредоточен на одной мысли.
В это время явились полицейский комиссар и доктор.
— Пожалуйте сюда, г.Робер! Пожалуйте сюда, г.Кузен! — сказал мэр.
Робер был доктором, а Кузен — полицейским комиссаром.
— Пожалуйте, я как раз хотел послать за вами.
— Ну! В чем же дело? — спросил доктор с самым веселым видом. — Кажется, убийство?
Жакмен ничего не ответил.
— Ну что, Жакмен, — продолжал доктор, — правда, что вы убили вашу жену?
Жакмен не ответил ни слова.
— Он, по крайней мере, сам сознался, — сказал мэр. — Однако, может быть, это галлюцинация, и он не совершил преступления.
— Жакмен, — сказал полицейский комиссар, — отвечайте. Правда, что вы убили свою жену?
Опять молчание.
— Во всяком случае, мы это скоро увидим, — сказал доктор Робер. — Вы живете в переулке Сержан?
— Да, — ответили два жандарма.
— Я не пойду туда! — закричал Жакмен, вырвался из рук жандармов быстрым движением, как бы желая убежать, и убежал бы на сто шагов, прежде чем кто-либо вздумал бы его преследовать.
— Отчего вы не хотите туда идти? — спросил мэр.
— Зачем идти, я признаюсь во всем: я ее убил. Я убил большой шпагой с двумя лезвиями, которую взял в прошлом году в Артиллерийском музее. Мне нечего там делать, ведите меня в тюрьму!
Доктор и мэр Ледрю взглянули друг на друга.
— Мой друг! — сказал полицейский комиссар, который, как и Ледрю, полагал, что Жакмен находится в состоянии временного помешательства. — Мой друг, необходимо пойти туда, вы должны быть там, чтобы надлежащим образом направить правосудие.
— А зачем направлять правосудие? — отвечал Жакмен. — Вы найдете тело в погребе, а около тела, в мешке от гипса, голову. Отведите меня в тюрьму.
— Вы должны идти, — сказал полицейский комиссар.
— О, Боже мой! Боже мой! — воскликнул Жакмен в страшном ужасе. — О, Боже мой! Боже мой! Если бы я знал…
— Ну, что же бы ты сделал? — спросил полицейский комиссар.
— Я бы убил себя!
Ледрю покачал головой и, посмотрев на полицейского комиссара, хотел, казалось, сказать ему: тут что-то не ладно.
— Друг мой, — сказал он убийце. — Пожалуйста, объясни мне, в чем дело?
— Да, я скажу вам все, что вы хотите, г-н Ледрю, говорите, спрашивайте.
— Как это случилось, что у тебя хватило духу совершить убийство, а теперь ты не можешь пойти взглянуть на свою жертву? Что-то случилось, о чем ты не сказал нам?
— О да, нечто ужасное!
— Ну, пожалуйста, расскажи!
— О нет, вы не поверите, вы скажете, что я сумасшедший.
— Полно! Скажи мне, что случилось?
— Я скажу вам, но только вам.
Он подошел к Ледрю.
Два жандарма хотели удержать его, но мэр подал знак, и они оставили арестованного в покое.
К тому же, если бы он и пожелал скрыться, то это было уже невозможно, половина населения Фонтенэ запрудила улицы Дианы и Большую.
Жакмен, как я уже сказал, наклонился к самому уху Ледрю.
— Поверите ли вы, Ледрю, — спросил Жакмен вполголоса. — Поверите ли вы, чтобы голова, отделенная от туловища, могла говорить?
Ледрю испустил восклицание, похожее на крик ужаса, и заметно побледнел.
— Вы поверите, скажите? — повторил Жакмен.
Ледрю овладел собой.
— Да, — сказал он, — я верю.
— Да! Да!.. Она говорила.
— Кто?
— Голова… голова Жанны!
— Ты говоришь?..
— Я говорю, что ее глаза были открыты, я говорю, что она шевелила губами. Я говорю, что она смотрела на меня. Я говорю, что, глядя на меня, она сказала: презренный!
Произнося эти слова, которые он хотел сказать только Ледрю и которые прекрасно слышали все, Жакмен был ужасен.
— О, чудесно! — воскликнул, смеясь, доктор. — Она говорила. Отсеченная голова говорила. Ладно, ладно, ладно!
Жакмен повернулся к нему.
— Я же говорю вам! — сказал он.
— Ну, — сказал полицейский комиссар, — тем необходимее отправиться на место преступления. Жандармы, ведите арестованного.
Жакмен испустил крик и стал вырываться.
— Нет, нет, — сказал он, — вы можете изрубить меня на куски, я туда не пойду.
— Пойдем, мой друг, — сказал Ледрю. — Если правда, что вы совершили страшное преступление, в котором вы себя обвиняете, то это будет искуплением. К тому же, — прибавил он тихо, — сопротивление бесполезно, если вы не пойдете добровольно, вас поведут силой.
1 2 3 4 5 6 7 8