Мы после этого приступили к допросу обвиняемого».
— Так ли изложено, милостивые государи? — спросил полицейский комиссар, обращаясь к нам с очевидным самодовольством.
— Вполне, милостивый государь, — ответили мы в один голос.
— Ну что же! Будем допрашивать обвиняемого.
И он обратился к арестованному, который во все время чтения протокола тяжело дышал и находился в ужасном состоянии.
— Обвиняемый, — сказал он, — ваше имя, отчество, возраст, место жительства и занятие.
— Долго еще это продлится? — спросил арестованный, как будто в полном изнеможении.
— Отвечайте: ваше имя и отчество?
— Пьер Жакмен.
— Ваш возраст?
— Сорок один год.
— Ваше место жительства?
— Переулок Сержан.
— Ваше занятие?
— Каменотес.
— Признаете ли вы, что вы совершили преступление?
— Да.
— Объясните, по какой причине вы совершили преступление и при каких обстоятельствах?
— Объяснять причину, почему я совершил преступление — бесполезно, — сказал Жакмен, — это тайна моя и той, которая там.
— Однако, нет действия без причины.
— Причины, я говорю вам, вы не узнаете. Что же касается обстоятельств, то вы желаете их знать?
— Да.
— Ну так я расскажу их вам. Когда работаешь под землей, впотьмах, как мы работаем, и когда у вас горе, вы тоскуете и вам в голову лезут дурные мысли.
— Ого, — прервал полицейский комиссар, — вы признаете предумышленность.
— Э, конечно, раз я признаюсь во всем. Разве этого мало?
— Конечно, достаточно. Продолжайте.
— Мне пришла в голову дурная мысль — убить Жанну. Уже целый месяц смущала меня эта мысль, чувство мешало рассудку. Наконец, одно слово товарища заставило меня решиться.
— Какое слово?
— О, это не ваше дело. Утром я сказал Жанне: я не пойду сегодня на работу, я погуляю по-праздничному, пойду, поиграю в кегли с товарищами. Приготовь обед к часу. Но… ладно… без разговоров, слышишь, обед чтобы был к часу!
— Хорошо! — сказала Жанна. И она отправилась за провизией.
Я же, между тем, вместо того, чтобы пойти играть в кегли, взял шпагу, которая теперь там у вас. Наточил я ее сам на точильном камне, спустился в погреб, спрятался за бочку и сказал себе: она же сойдет в погреб за вином, ну, тогда, увидим. Сколько времени я сидел, скорчившись за бочкой, которая тут лежит направо, я не знаю, меня била лихорадка, сердце стучало, и в темноте передо мной носились красные круги. И я слышал голос, повторивший слово, то слово, которое вчера мне сказал товарищ.
— Но, что же это, наконец, за слово? — настаивал полицейский комиссар.
— Бесполезно об этом спрашивать! Я уже сказал вам, что вы никогда его не узнаете.
Наконец, я слышу шорох платья, шаги приближаются. Я вижу мерцает свеча, вижу спускается нижняя часть тела, верхняя, потом ее голова… Хорошо видел я ее голову… Она держала свечу в руке. А! — сказал я, — ладно! И я шепотом повторял слово, которое мне сказал товарищ. В это время Жанна подходила. Честное слово! Она как будто предчувствовала, что готовится что-то дурное для нее. Она боялась. Она оглядывалась по сторонам, но я хорошо спрятался, я не шевелился. Она стала тогда на колени перед бочкой, поднесла бутылку и повернула кран.
Тогда я приподнялся. Вы понимаете, она была на коленях. Шум вина, лившегося в бутылку, мешал ей слышать производимый мной шум. К тому же я и не шумел. Она стояла на коленях, как виноватая, как осужденная. Я поднял шпагу, и… я не знаю, испустила ли она крик, голова покатилась. В эту минуту я не хотел умирать, я хотел спастись, я намеревался вырыть яму и похоронить ее. Я бросился к голове, она катилась, а туловище также подскочило. У меня заготовлен был мешок гипса, чтобы скрыть следы крови. Я взял голову или, вернее, голова заставила меня себя взять. Смотрите! — он показал на правой руке громадный укус, обезобразивший большой палец.
— Как! Голова, которую вы взяли? — сказал доктор.
— Что вы, черт возьми, там городите?
— Я говорю, она меня укусила своими прекрасными зубами, как видите. Я говорю вам, она не хотела меня выпустить. Я ее поставил на мешок с гипсом, я прислонил ее к стене левой рукой, стараясь вырвать правую руку, но через минуту зубы сами разжались. Я вытащил руку и тогда… Может быть, это безумие, но голова, казалось мне, была жива, глаза были широко раскрыты. Я хорошо их видел. Свеча стояла на бочке, и затем губы, губы шевелились, и, шевелясь, губы произнесли:
— Негодяй, я была невинна!
Не знаю, какое впечатление это произвело на других, но что касается меня, то у меня пот катился со лба.
— А, уж это чересчур! — воскликнул доктор. — Глаза на тебя смотрели, губы говорили?
— Слушайте, господин доктор, так как вы врач, то ни во что не верите, это естественно, но я вам говорю, что голова, которую вы видите там, слышите вы? Я говорю вам, она укусила меня, я говорю вам, что эта голова сказала: «Негодяй, я была невинна!» А доказательство того, что она мне это сказала, в том, что я хотел убежать, убив ее. Не правда ли, Жанна? И вместо того, чтобы спастись, я побежал к господину мэру и сам сознался. Правда, господин мэр, ведь правда? Отвечайте?
— Да, Жакмен, — ответил Ледрю тоном, в котором звучала доброта. — Да, правда.
— Осмотрите голову, доктор, — сказал полицейский комиссар.
— Когда я уйду, господин Робер, когда я уйду! — закричал Жакмен.
— Что же ты, дурак, боишься, что она еще заговорит с тобой? — сказал доктор, взяв свечу и подходя к мешку с гипсом.
— Господин Ледрю, ради Бога! — сказал Жакмен. — Скажите, чтобы они отпустили меня, прошу вас, умоляю вас.
— Господа, — сказал мэр, делая жест, чтобы остановить доктора, — вам уже не о чем расспрашивать этого несчастного, позвольте отвести его в тюрьму.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8