Судя по виду Эдмонда, молодой рыцарь и сам пришел к такому выводу.
– Значит, не моя овца? – Эдмонд так неистово замотал головой, что Роберт не удержался и скривил губы. – А раз не моя, зачем ты ее сюда принес?
Эдмонд передернулся, на лице появилось отчаяние.
– Я… я думал… ну, я думал…
– Сомневаюсь, – пробурчал Роберт, но пожалел мальчика и продолжил за него: – Догадываюсь, что ты думал. Ты думал, что, если принесешь это вонючее животное леди Имоджин, моей жене, – подчеркнул он, – она так проникнется, э-э, значительностью подарка, что одарит некоторой благосклонностью твою недостойную персону. Я правильно излагаю?
Эдмонд опустил голову и кивнул, отчего клок светлых волос упал на лоб. «Неужели и я был таким в молодости?» – растерянно подумал Роберт. Это казалось невозможным.
– Ну и почему же миледи осталась без этого необычного знака внимания?
– Не смог ее найти, – брякнул Эдмонд, и от сдерживаемого смеха у Роберта закололо в боку. Он осторожно вздохнул и после того, как восстановил самообладание, сказал:
– Так ты хочешь, чтобы я тебя к ней отвел?
Эдмонд просиял и поднял голову.
– А вы это сделаете?
Роберт больше не мог сдерживаться, он засмеялся и встал.
– Конечно. Не могу же я лишить жену такого великолепного подарка. Она на огороде, следуй за мной.
Чтобы выйти во двор, надо было пройти через зал, и Роберт усмехнулся, видя, какими ревнивыми взглядами провожают Эдмонда рыцари, догадавшиеся, кому предназначена овца. Бедный мальчик так вытянулся, что Роберт опасался, не упадет ли он, если и дальше не будет смотреть под ноги. Правда, его новоявленное величие подрывала овца, которая бурно протестовала. Должно быть, это некоего рода колдовство, как иначе можно объяснить охватившее всех безумие?
И Роберт, хоть и противился, но тоже поддался ее чарам, как и его люди. Просто он был более сдержанный.
Мало кто знал, но он уже несколько дней подряд ездил к башне и привозил оттуда какую-нибудь вещицу. Он бы сразу переправил все в дом, но Имоджин настаивала, что все должно оставаться так, как есть.
Она бесстрастно и холодно отказывалась от своего прошлого, но Роберта жгло воспоминание о том, как любовно она поглаживала кожаные переплеты книг. Перед уходом из башни она тайком сунула в карман какой-то обрывок листа, и Роберт скрипнул зубами, чтобы не взреветь. То, что она от него что-то скрывает, пронзило Роберта ножом в сердце, и только ночью, глядя на спящую жену, он разглядел в ее жесте беспомощность. Беспомощность, которую она не хотела ему показывать, и память о чем-то мрачном, что она скрывала от его взора. Только боязнь потерять жену удержала Роберта от того, чтобы снести эту башню с лица земли камень за камнем и вернуть Имоджин ее детство. Но злость оставалась.
Злость на то, что страх перед братом заставляет ее настаивать на сохранении башни в ее теперешнем виде. Злость на то, что она не верит в мужа, не верит, что он способен заслонить ее от любой напасти, особенно от ее подлого братца.
Если бы она с ним поговорила! Попроси она, и он избавил бы ее от всех демонов. Роберт представил себе, как с удовольствием сотрет Роджера в порошок, и свирепо улыбнулся. Но она ему ничего не сказала. Она держит при себе своих врагов и их тайны.
И все же он некоторым образом с ними боролся. Боролся каждый раз, когда вручал ей вещицу из ее прошлого. Каждый раз это было молчаливой мольбой, обещанием до последнего дыхания защищать ее от всех, кто посмеет причинить ей вред.
Роберту оставалось только надеяться, что она поймет и со временем впустит его в свою душу.
А пока он довольствовался улыбкой, которой она встречала каждый новый реликт своей юности, и теплотой прижатого к нему тела, молчаливо благодарившего его в темноте спальни.
Знал бы Эдмонд.
Имоджин глубоко зарыла руки в потеплевшую почву. Зима казалась бесконечной, но наконец-то прошла. Солнце с каждым днем становилось теплее, ветер – приятнее.
После многолетнего холодного одиночества Имоджин наслаждалась ощущением, что она жива. Просто глубоко вздохнуть и почувствовать весенние запахи уже было счастьем. Почти чудом. Она еще многого не умела делать, но уже знала, что если постараться, то можно всему научиться. Каждый день она все больше работала, и ей это нравилось.
Сегодня старик Дункан учил ее полоть, и Мэри, хоть и ворчала, что это не дело для леди, не захотела упустить возможность подольше поспать, и бурча позволила нарушить социальный запрет.
Имоджин была очень довольна тем, как все складывается. И Мэри хорошо – после многолетней преданной службы у нее появилось время для себя, и Имоджин хорошо, она нашла свое место в мире. Коли Дункан будет за ней следить, у нее не останется оправданий для безделья.
Имоджин методично работала и думала: как забавно, что ее руки почти так же полезны, как скрюченные пальцы Дункана.
Не только забавно. Ощущение было такое, что она возвращается к человеческому обществу после долгого изгнания. Что произошло волшебство, а волшебником был Роберт, вернувший ее к жизни.
Она представила себе нелепую картинку, как ее муж, воин, сильный и простой человек, показывает фокусы, и нашла в ней некое очарование. И вообще, по ночам он уж точно занимается колдовством, он создает его своим телом. Память подсказала ей детали этого волшебства, и она вспыхнула.
И задрожала. Радость. Думать о ней – значит искушать судьбу, но, возможно, она боялась искушать брата? Это он прислал к ней Роберта, об этом нельзя забывать. А помнить было очень трудно, потому что ни одно действие брата не может быть источником радости.
Руки сдавили комья почвы оттого, что солнечный день вдруг потускнел, и виноват в этом был Роджер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80