– Роберт Боумонт, я люблю тебя, – хрипло прошептала она. – Ты забрал всю мою боль, ты дал мне любовь, а все, что я могла тебе дать, это страх и ненависть. Я обязана тебе так, что никогда не смогу расплатиться.
– Имоджин… – сквозь зубы прорычал Роберт, но Имоджин прижала палец к его губам.
– Все, что у меня есть, навечно будет твоим – моя жизнь, любовь и тело.
Сердце Роберта так разрослось, что не помешалось в груди. Он наклонил голову и поймал ее сладкие губы. Он согнул ноги в коленях, так что ступни встали на пол, и Имоджин вздрогнула от перемены ощущений.
– Да, так, Имоджин. Я хочу смотреть на твое лицо.
Имоджин откинула голову и взяла егоза плечи. Длинная линия шеи манила его, Роберт видел, как под тонкой кожей бьется пульс, он стал ее целовать и скоро довел до края. Стон прозвучал музыкой для его ушей.
Она содрогнулась, и настала его очередь для стона.
Оба остановились; Имоджин почувствовала, что сердце снова начало биться. Роберт бессильно откинул голову к стене, но продолжал поддерживать ее за взмокшую спину. Она прижалась щекой к его груди.
Ей не было дела до холодных цепей, свисавших с его запястий. Пока она могла слышать его дыхание и чувствовать блуждающие по спине руки, не было человека счастливее ее.
– Я тебя люблю, – тихо сказал он, и на него сошел наконец покой, который ускользал многие годы. Он делал то, для чего был рожден, – он любил Имоджин.
Она повернула к нему не остывшее от страсти лицо, потрогала чувственные губы.
– Я тоже тебя люблю.
Роберт прижал ее к себе, пытаясь защитить от остального мира. Жест был тщетный, но на миг Роберту показалось, что это вполне возможно.
Если Имоджин его любит, то возможно все.
Раздались три коротких удара в дверь, но Имоджин еще теснее прижалась к Роберту. Она не хотела покидать камеру, где обрела любовь и где в течение нескольких часов прижила в мечте.
В основном они разговаривали. Говорили о всяких Глупостях, о детстве, о мечтах и ошибках. Роберт немного рассказал о жизни наемника, о трудных днях и одиноких ночах. Она попробовала рассказать об играх Роджера, но остановилась. Роберт был не готов слушать, и она обрадовалась этому. Она сама не была готова раскрывать все свои секреты, особенно те, которые ранят его.
По сходной причине Имоджин не хотела говорить и о ребенке. Она знала, что это добавит ему лишнее беспокойство, но все-таки не могла держать это в себе.
– Роберт, я должна тебе кое-что сказать, перед тем как… – начала она, нахмурившись, но он ее решительно прервал.
– Прежде всего ты должна беречь себя, – прорычал он. – Что бы ни случилось со мной, ты должна быть в безопасности. Скажи, что ты ничего не знаешь, отдайся на милость Вильгельма, беги из страны – делай все, что угодно, только оставайся в безопасности. Ты все, что у меня есть, и если с тобой что-то случится, я… Я не знаю, что сделаю, но поверь, лучше тебе и не знать! Поняла? – закончил он так свирепо, что слова любви прозвучали угрозой. Он даже ее слегка встряхнул, и она ответила:
– Да.
– Прекрасно. – Роберт удовлетворенно вздохнул и опять поцеловал ее.
На этот раз поцелуй прекратила Имоджин.
– Но я тебя не брошу, – со всей решимостью сказала она. – Я буду делать только то, что считаю правильным.
Встретившись с упрямством, Роберт выругался.
– Надо бы связать тебя и отдать Гарету в сумке, как багаж, – с ненавистью сказал он, болезненно сознавая свою полную беспомощность.
– Я тебя тоже люблю. – Имоджин улыбнулась, отыскала платье, надела его и отряхнула юбку от соломы.
Он тревожно смотрел, как она одевается, любовался ее легкими движениями и до тошноты чувствовал, что ничего не может сделать для ее зашиты. Даже когда он хотел встать и обнять ее в последний раз, его удержали цепи. Услышав их звон, Имоджин протянула руку, нашла его голое плечо и мягким толчком опустила его на колени. На прощание она нежно коснулась его лица.
Роберт обеими руками схватил ее руку и покрыл поцелуями ладонь.
– Я люблю тебя, жена, люблю всем сердцем, душой и телом. Вот почему тревожусь о тебе и говорю как безумец. Мне нужно, чтобы ты была в безопасности.
Снова раздались три нетерпеливых удара, и Имоджин отняла руку.
– Я понимаю. – Слезы лились градом. Услышав его стон и скрежет цепей, она поняла, что Роберт снова пытается дотянуться до нее, и если она сейчас же не уйдет, обоим станет только хуже. Она молча повернулась, нащупала дверь, тихо открыла ее и вышла.
Имоджин закрыла за Гаретом дверь, прислушалась к удаляющимся шагам и уткнулась лбом в холодное дерево. Слезы беспрерывно лились по щекам, приближалось утро, которое, возможно, навеки отнимет у нее Роберта, и она оплакивала его, себя и драгоценного ребенка, плод их любви.
Ей было грустно, что она не сказала о ребенке, но Имоджин знала, что поступила правильно. Он и так мучается от беспокойства за нее, а если бы узнал о ребенке, страдал бы еще больше. Эгоистично сбрасывать на него такую ношу.
Ребенок должен быть не грузом, а радостью, и Роберт заслуживает испытать эту радость в полной мере. Она подождет и скажет ему тогда, когда известие принесет только счастье. Ребенок долго ждал, когда отец о нем узнает, он может подождать еще немного.
Ей в голову пришла ужасная мысль, что, возможно, у них больше не будет времени. Что, если новый день принесет только смерть? Что, если темнота поглотит Роберта, поглотит их всех?
Она закрыла руками выпуклый животик, чтобы защитить укрытую в нем жизнь. Бесполезный жест. Она не может защитить даже себя оттого, что принесет ей наступающий день.
– Ну что, сестренка, добилась своего? – послышалось из темноты, и она замерла от звука знакомого голоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80