ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Сразу от сердца отлегло, рассеялись сомнения – все, пришел срок, зовут, огласят желанные привилеи; жаль, боярина Ивана нет, посечен крыжаками; порадовался бы старик исполнению своих пророчеств.
Не мешкая, Андрей собрался и, проведя в дороге без малого месяц, прибыл в Городло в густом потоке бояр и князей. Не столько много сходилось народа, как в леса над Наревом, когда шли войной на крыжаков, но и не во всякий поход столько выправлялось, сколько здесь сейчас громоздилось: тысячами шатров окружались Городельский замок и слобода. С Ягайлой понаехало бессчетное число бискупов, панов, шляхты, и при каждом почт в десятки людей, и кони, и подводы; с Витовтом прибыла тысячная толпа; почти все князья собрались; ставились землячествами бояре. Всяк весело суетился; все объезжали друг друга с наведками, долго обедали, еще дольше вечеряли; все гадали, рядили, ловили слухи, повторяли их, приукрашивая или устрашая, и сами в них путались.
Говорили, что все вольности дадут князьям, а боярам и надеяться не на что – конечно же, никто не верил: зачем князьям вольности? какие? Они и так вольны – дальше некуда; наоборот, говорили, что всех удельных князей ущемлят, как в Польше, где вообще нет князей,– и опять же никто не давал веры: это как же Заславских, Чарторыйских, Мстиславских, Буремских ущемишь – все Гедиминова колена.
Говорили, что великий князь и король обяжут бояр покупать у польской шляхты их гербы – вовсе казалось смешно: зачем? Не хлеб, не железо – любой мазила рыбку, подкову, клеточки напишет. Но упорнее всех был слух, что римской веры бояре получают все, православные – ничего. Тут уж не смеялись, хоть и не верили; каждый знал – дыма без огня не бывает, но думалось – ложь, враги желаемое разносят; это крыжакам выгодно – Великое княжество расколоть на две силы, а князю Витовту, даже Ягайле, даже полякам никакой выгоды в разломе боярства нет. Так здравый смысл подсказывал, но, вопреки ему, познабливало православных от сомнений, ибо какое-то странное дело делалось в замке первого октября – собирали в замок наместников и сильных бояр, но все литвинов и жмудь. К вечеру стало известно – те сами щедро делились,– что великий князь заставил их заручить благодарственную грамоту полякам за гербы, а королю и Витовту – за приравнение в правах к польскому панству и завтра грамота эта, а также привилеи будут зачтены всенародно. Яснее ясного становилось, что верны были скверные слухи, ничего им не прибавят, а за лучшее садиться верхом и в темноте спешно отъезжать, чтобы не слышать завтра своего позора. Но тлела надежда: может, только в гербах православным откажут, не с руки им брать гербы у католиков, а вольности всем пожалуют в равной мере. Утешаясь хилой этой надеждой, бояре греческой веры прокоротали ночь у костров.
Поутру на замковый двор потек набиваться народ. Перед избой на застланном коврами помосте стояли четыре кресла – для Ягайлы и Витовта, для королевы и великой княгини; с королевской стороны выстраивались польские воеводы, каштеляны, хорунжие, бискупы – почти все знакомы были боярству по Грюнвальдской битве и осаде Мальборка, и все они были веселы. На князевом крыле становились избранники, те, что вчера приглашались в замок: виленский воевода Монивид, виленский каштелян Сунигайла, воевода трокский Явнис, полоцкий наместник Немир, ушпольский наместник Остик, Ян Бутрим, Петр Монтегирд, Ян Гаштольд, Кристин Радзивилл, Юрий Сангав, Андрей Девкнетович – всего с полусотню, и эти все были довольны.
А дугой примыкала к сановным крыльям плотная толпа – вроде бы единая, дружная, сплоченная плечом к плечу, а меж тем чувствами своими разрознены были люди, как груда камней. И стоявшие впереди князья, и литовская боярская мелочь, и державшиеся по землям русины – все ждали разного: одни готовились благо принять, другие мечтали избежать бесчестия. Словно топор повис над толпой и готов был упасть и разрубить без того непрочный мир по-разному веривших в Христа бояр.
Скоро король и великий князь вышли из избы. Все отдали поклон, шум утих, угасли шорохи, и в полной тишине Ягайла сказал:
– Утром мы и все добрые христиане молились господу в благодарение за ангелов-хранителей, которые по неизбывной милости божьей при каждой душе неотлучно находятся от рождения до последнего дня, во всех делах, бедах, в битвах нас опекают, руку от черного дела, а совесть от греха стараются оберечь. А наших держав силу и честь вы – паны, шляхта, бояре – оберегаете, как ангелы вас. Когда надо, свои жизни кладете, как то под Грюнвальдом было. И там, и в других войнах Польша и Литва кровью породнились, а сегодня два наших народа соединяются братским союзам на вечные времена. А чтобы вы, как братья, во всем равнялись, польские паны и шляхта принимают литовских панов в гербовые семьи и дают свои гербы. А я и князь Александр даем такие вольности и права, какие польскую шляхту радуют и веселят. О чем для вечной памяти и славы записано и печатями моей и князя Александра скреплено!
Королевский нотарий развернул пергамин – и громко, неспешно, завораживающе зачеканил суровой латынью: «Ин номине домини амен ад перпетуам реи меориам дебиторес сумус...» Хоть в боярских рядах никто и слова не понимал, но по чтении католики грянули громом благодарственных криков, шапки кидали вверх, мечи поднимали, обнимались; православные же стояли хмуро и немо, как столбы, ждали толкования. Витовт махнул рукой, толпа вновь затихла, и нотарий Цебулька, распустив свой список и для торжественности подвывая на ударных слогах, стал читать по-русски:
– «Мы, Владислав, милостью божьей король польский, земель Краковской, Сандомирской, Серадзской, Ленчецкой, Куявской, Литовской, найвеликий князь Поморский, Русский пан и дедич, и Александр, или Витовт, великий князь Литовский, земель Русских пан и дедич, объявляем настоящей грамотой всем, кому знать надлежит, нынешнему и будущим поколениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Не мешкая, Андрей собрался и, проведя в дороге без малого месяц, прибыл в Городло в густом потоке бояр и князей. Не столько много сходилось народа, как в леса над Наревом, когда шли войной на крыжаков, но и не во всякий поход столько выправлялось, сколько здесь сейчас громоздилось: тысячами шатров окружались Городельский замок и слобода. С Ягайлой понаехало бессчетное число бискупов, панов, шляхты, и при каждом почт в десятки людей, и кони, и подводы; с Витовтом прибыла тысячная толпа; почти все князья собрались; ставились землячествами бояре. Всяк весело суетился; все объезжали друг друга с наведками, долго обедали, еще дольше вечеряли; все гадали, рядили, ловили слухи, повторяли их, приукрашивая или устрашая, и сами в них путались.
Говорили, что все вольности дадут князьям, а боярам и надеяться не на что – конечно же, никто не верил: зачем князьям вольности? какие? Они и так вольны – дальше некуда; наоборот, говорили, что всех удельных князей ущемлят, как в Польше, где вообще нет князей,– и опять же никто не давал веры: это как же Заславских, Чарторыйских, Мстиславских, Буремских ущемишь – все Гедиминова колена.
Говорили, что великий князь и король обяжут бояр покупать у польской шляхты их гербы – вовсе казалось смешно: зачем? Не хлеб, не железо – любой мазила рыбку, подкову, клеточки напишет. Но упорнее всех был слух, что римской веры бояре получают все, православные – ничего. Тут уж не смеялись, хоть и не верили; каждый знал – дыма без огня не бывает, но думалось – ложь, враги желаемое разносят; это крыжакам выгодно – Великое княжество расколоть на две силы, а князю Витовту, даже Ягайле, даже полякам никакой выгоды в разломе боярства нет. Так здравый смысл подсказывал, но, вопреки ему, познабливало православных от сомнений, ибо какое-то странное дело делалось в замке первого октября – собирали в замок наместников и сильных бояр, но все литвинов и жмудь. К вечеру стало известно – те сами щедро делились,– что великий князь заставил их заручить благодарственную грамоту полякам за гербы, а королю и Витовту – за приравнение в правах к польскому панству и завтра грамота эта, а также привилеи будут зачтены всенародно. Яснее ясного становилось, что верны были скверные слухи, ничего им не прибавят, а за лучшее садиться верхом и в темноте спешно отъезжать, чтобы не слышать завтра своего позора. Но тлела надежда: может, только в гербах православным откажут, не с руки им брать гербы у католиков, а вольности всем пожалуют в равной мере. Утешаясь хилой этой надеждой, бояре греческой веры прокоротали ночь у костров.
Поутру на замковый двор потек набиваться народ. Перед избой на застланном коврами помосте стояли четыре кресла – для Ягайлы и Витовта, для королевы и великой княгини; с королевской стороны выстраивались польские воеводы, каштеляны, хорунжие, бискупы – почти все знакомы были боярству по Грюнвальдской битве и осаде Мальборка, и все они были веселы. На князевом крыле становились избранники, те, что вчера приглашались в замок: виленский воевода Монивид, виленский каштелян Сунигайла, воевода трокский Явнис, полоцкий наместник Немир, ушпольский наместник Остик, Ян Бутрим, Петр Монтегирд, Ян Гаштольд, Кристин Радзивилл, Юрий Сангав, Андрей Девкнетович – всего с полусотню, и эти все были довольны.
А дугой примыкала к сановным крыльям плотная толпа – вроде бы единая, дружная, сплоченная плечом к плечу, а меж тем чувствами своими разрознены были люди, как груда камней. И стоявшие впереди князья, и литовская боярская мелочь, и державшиеся по землям русины – все ждали разного: одни готовились благо принять, другие мечтали избежать бесчестия. Словно топор повис над толпой и готов был упасть и разрубить без того непрочный мир по-разному веривших в Христа бояр.
Скоро король и великий князь вышли из избы. Все отдали поклон, шум утих, угасли шорохи, и в полной тишине Ягайла сказал:
– Утром мы и все добрые христиане молились господу в благодарение за ангелов-хранителей, которые по неизбывной милости божьей при каждой душе неотлучно находятся от рождения до последнего дня, во всех делах, бедах, в битвах нас опекают, руку от черного дела, а совесть от греха стараются оберечь. А наших держав силу и честь вы – паны, шляхта, бояре – оберегаете, как ангелы вас. Когда надо, свои жизни кладете, как то под Грюнвальдом было. И там, и в других войнах Польша и Литва кровью породнились, а сегодня два наших народа соединяются братским союзам на вечные времена. А чтобы вы, как братья, во всем равнялись, польские паны и шляхта принимают литовских панов в гербовые семьи и дают свои гербы. А я и князь Александр даем такие вольности и права, какие польскую шляхту радуют и веселят. О чем для вечной памяти и славы записано и печатями моей и князя Александра скреплено!
Королевский нотарий развернул пергамин – и громко, неспешно, завораживающе зачеканил суровой латынью: «Ин номине домини амен ад перпетуам реи меориам дебиторес сумус...» Хоть в боярских рядах никто и слова не понимал, но по чтении католики грянули громом благодарственных криков, шапки кидали вверх, мечи поднимали, обнимались; православные же стояли хмуро и немо, как столбы, ждали толкования. Витовт махнул рукой, толпа вновь затихла, и нотарий Цебулька, распустив свой список и для торжественности подвывая на ударных слогах, стал читать по-русски:
– «Мы, Владислав, милостью божьей король польский, земель Краковской, Сандомирской, Серадзской, Ленчецкой, Куявской, Литовской, найвеликий князь Поморский, Русский пан и дедич, и Александр, или Витовт, великий князь Литовский, земель Русских пан и дедич, объявляем настоящей грамотой всем, кому знать надлежит, нынешнему и будущим поколениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116