Легко было понять, что маршал предлагает свое посредничество в переговорах с орденом. Ягайла и Витовт, посоветовавшись, решили: войско маршала к замку не допускать, а его самого пропустить; если же обнаружится хитрость, вырубить ливонцев. Великий князь взял шесть хоругвей и выступил навстречу ливонским крыжакам. Через несколько дней на берегу Пассарги литвины и ливонцы встретились. Невельман, проявляя угодливую любезность, принялся рассуждать о пользе заключения мира.
– Я не знаю, что потребует от Плауэна король,– перебил его Витовт,– мои же интересы таковы: вернуть нам Жмудскую землю и Судавы, а все дарственные и договорные грамоты об опеке жмудинов орденом – сжечь. Без этих уступок миру не бывать. Невельман вежливо согласился, что желание великого князя исполнено справедливости. Думал, однако, что никогда Тевтонский орден не откажется от власти над Жмудью. Жмудь – это мост между Ливонией и Пруссией; лишь круглый дурак бросит в огонь литовские грамоты, передавшие жмудинов крестоносцам. Но спорить с Витовтом не хотел, опасаясь, что князь взбесится, крикнет: «Руби!» – и полторы тысячи рыцарей погибнут в неравном бою. Даже не сам бой страшил, боя не боялся. Другие были замыслы. Требовалось выиграть время, чтобы собрать рыцарские отряды в Кенигсберге, и требовалось войти в Мальборк, увидеться с фон Плауэном, обсудить порядок осенней войны. Случай благоприятствовал, и маршал попросил о двухнедельном перемирии, считая с восьмого числа сентября, на время своего проезда в осажденную столицу и переговоров со свеценским комтуром. Витовт ответил согласием.
И день, и второй, и третий, и уже неделю маршал сидел в крепости, и каждый день король и великий князь ожидали герольдов, но трубы не трубили, ворота не отворялись, герольды Генриха фон Плауэна не выезжали. Стало ясно, что Невельмана пропустили в замок зря – скорее отговаривал Плауэна, чем уговаривал мириться, утешал рассказами об усердии всех орденских благожелателей. А без взятия Мальборка нет победы. Мальборк же без многомесячной осады не взять, а долгую осаду сорвут имперские немцы, венгры нападением на голые границы. И люди не готовы к длительной осенней осаде. Но уйти без мирного договора – вновь война, вновь нет роздыха, вновь звать вояров в седло. А не уходить, стоять здесь – Вацлав и Йодок разорят Малопольшу.
– Да, брат Витовт, уцелел орден,– мрачно вывел Ягайла.– Видно, бог над ним сжалился.
– И бог сжалился,– ответил Витовт,– и сами виноваты.
– Потому и не удалось,– возразил король,– что бог пожалел. Как ни горько, но осаду придется снимать.
– Что ж,– согласился великий князь,– главное сделано: клыки повыбиты, жилы подрезаны,– пусть поживут.
Говорилось так, словно от неудачи обложения равный терпели урон. Но умалчиваемыми помыслами братья крепко разнились, и оба эту разницу понимали. Витовт, прикидывая свои выгоды, считал снятие осады желанным. Вслух, конечно, об этом нехорошо было говорить, но про себя убежденно думал: «Жмудь в любом случае уже наша. Воевать Жмудь крыжаки не смогут, и повода не дадим. Немедля всю Жмудь приведем к кресту, поставим часовни, посадим бискупа, орден и не заикнется о своих правах; они – монахи, им земли просто так не положены, им язычники нужны – крестить мечом, а крестить будет некого – все станут христиане, каждому крестик повесим на грудь. Вот у поляков,– думал Витовт,– хлопот побольше. Им орден дорогу к морю закрывает, коренных польских земель оттяпал немало – надо вернуть». Но если орден исчезнет, если все его земли к Польше прибавятся, поляки такую обретут силу, что и с Подольем придется проститься, и с Подляшьем, и его, великого князя, сместят на мелкий удел, сказав: ненадобен, сами управимся, воеводы не хуже доглядят. Удержу на них не станет. А сохранится орден, пусть ослабший, малокровный, неполноценный,– придется оглядываться: что там крыжаки делают, что замышляют, на что зрят жадным глазом? И уходить от Мальборка ему, Витовту, проще. На литовских границах орден сейчас воевать не может, сразу полякам подставит спину. Полякам же придется держать каждый сдавшийся в июле замок. И слава неудачника его не коснулась, а Ягайлу задела: осаживал Мальборк, хвастал, всю Пруссию своей дединой называл, а вышло – поторопился. Опять надо силиться, дожимать пруссов в поле, чтобы выдавить выгодный для себя мир. «Хоть мы,– думал Витовт,– и много потеряли в битве народу, но все свое, что хотелось, сделали, а король хоть под Грюнвальдом меньше потерял шляхты, зато здесь, без боя, важность победы уменьшил крепко. Тогда поленился спешить – сейчас придется трудиться».
Все это за два месяца осады не однажды было обдумано, взвешено, выверено в беседах, и давне следовало прервать бесцельное пребывание под мальборкскими неприступными стенами, но своей волей сняться, бросить поляков, с которыми бились под Грюнвальдом,– нечестный, недружеский, нерыцарский был бы поступок, так только бесстыдный Сигизмунд смог бы поступить. Но теперь, когда Ягайла сам решил оборвать осаду, теперь и лишнего часа незачем тратить. На коней – и в княжество.
И Витовт объявил о выступлении. Все литвинское войско зашумело, задвигалось, весело засуетилось: кто вел подковать коня, кто ехал к полякам прощаться с новыми друзьями, кто увязывал добычу; бомбарды ставились на колеса, конюхи поскакали в луга за табунами, повозки нагружались мясом и зерном, подводы выстраивались в походный обоз – каждый спешил, торопился, был готов выезжать тотчас, невзирая на сумерки, словно выигранный час сокращал долгожданную дорогу домой.
Наутро, когда выкатилось из-за дальних – своих – лесов солнце, осветило Мальборский замок, высокие его крыши, выщербленные его стены, стражу на башнях, заскрипели тысячные обозы, зарысили конные, бодро зашагала пехота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116