— Ратоборствовал с врагами…Пили мед, рвали руками мясо, славили Анта.Потом все ушли. Виста с Малушей, усталые, завернулись в шкуры и легли спать. Крепко устал и Микула, он тоже хотел отдохнуть, но не уходил брат Бразд, опьяневший от меда и ола, — он все ходил по землянке, останавливаясь то в одном углу, то в другом. Брат Сварг тоже не уходил, сидел у очага, молчаливый и хмурый.— Может, братья, пора и нам спать? — спросил Микула.— Спать? — Бразд остановился посреди жилища и мотнул тяжелой, всклокоченной головой. — Ты сказал правду, брат Микула, хочется спать… и, может, Сварг, пора нам уйти? Но только лучше бы поговорить обо всем ныне.— Правда, правда, — поддержал его Сварг.— Так давайте поговорим, братья, — согласился Микула, думая, что Бразд и Сварг, потрясенные смертью отца, желают еще раз поговорить о нем, помянуть. — Садитесь, братья, к огню, вот я древа подкину.Он сходил в угол, взял щепок, что натесали плотники, когда готовили корсту для отца Анта, и бросил их в огонь. Потом все трое подсели к огню, почти касаясь головами.— Ладно… ладно, — начал Бразд. — Вот мы и собрались тут, У очага, поговорим о деле.— О каком деле говорить будем? — спросил Микула и поворошил щепки, они уже успели подсохнуть и сразу затрещали, покрываясь огненными языками.— Да о наследстве, — ответил Бразд, откленив голову от огня, обжигавшего ему лицо, и глядя на брата большими блестящими глазами, в которых отражалось пламя.— Послушай, Бразд, — крикнул Микула, — да разве можно сегодня, когда и огнище еще не перегорело, говорить о наследстве?!— А когда же и говорить о том, как не ныне? — сурово процедил Бразд, и Микула на этот раз почему-то не узнал голоса старшего своего брата. — Аще отец Ант, помирая, разделил бы дом своим детям, на том бы и стоять, поки же без ряду помер, то всем детям наследство… Так говорил и сам отец Ант. А уж он знал закон и обычай…— Правду, правду говорит Бразд, — вмешался Сварг. — Зачем нам ждать? Ныне покончим все.— Да что нам делить? — обвел глазами жилище Микула.— А все, — широко разведя руками, словно обнимая очаг, жилище и все вещи в нем, сказал Бразд, — Все поделим, что осталось от отца…В это время дерево в очаге разгорелось, загудело, из него с треском полетели во все стороны искры, и Микула подумал, -что это, наверное, души пращуров, которые живут в тепле, под очагом, услыхали их разговор, гневаются, но он ничего не сказал об этом братьям, только промолвил тихо:— Так вот почему вы остались, братья, и не можете спать? Эх,братья, братья!— Погоди, — перебил его Бразд. — Ты что, ссориться с нами? Ты, может, не согласен? Тогда заведем тяжбу о наследстве пе-ред князем, пускай детский делит нас. Возьмем его на по-корм, дадим ему гривну, кун за въезд и на выезд… А может, отец Ант оставил все тебе? Так ты говори, растяжаемся по правде… Ну, говори!— Ну, говори! — крикнул уж сердито и Сварг.— Нет, братья, — ответил им Микула, которого испугала сама мысль о том, что они, сыновья старейшины, пойдут с тяжбой к князю, — не нужна нам тяжба, ничего отец мне не оставлял, а завещал одно: быть таким, как он, беречь род, огнище наше.— Огнище тебе и достанется, — сказал Бразд. — По закону давнему известно, ежели отень двор останется без дела, то принадлежит он меньшому сыну… Ты, Микула, меньшой, твой и двор, и род, и огнище… Но разве, кроме огнища, нам нечего делить?Низко склонив голову на руки перед родовым очагом, который успел уже перегореть и угасал, сидел и думал тяжкую думу Микула. Бразд говорил правду, он поступает так, как велит установившийся веками обычай и как велел сделать сам отец Ант… Но и обычай и отец Ант говорили о членах рода, а Ант был главой всего рода, и это огнище, у которого они сейчас сидят, — это огнище не Анта, не Микулы, а опять-таки всего рода.Но Микула не умел объяснить этого братьям.— Делите! — сказал он и махнул с отчаянием рукой. — Делите огонь, меня, жену…— Зачем нам делить огонь, жену? — с издевкой засмеялся Бразд. — Поделим только то, что принадлежало Анту, возьмем каждый свое…— Делите! — еще раз повторил Микула.— А делить нам немного, — начал Бразд. — Про двор и жилище мы договорились: ты меньшой, это тебе. Но есть еще, Микула, земля…Микула поглядел на Бразда, словно не понимая его.— Да разве мало земли вокруг? Бери хоть всю, до самого города Киева.— К чему мне вся земля? — рассмеялся Бразд. — Много земли мне не надо, немного имею, немного хочу добавить. Говорю о той земле, что мы родом обрабатываем, где рубили деревья, жгли пни, пахали, засевали этими вот руками. От леса до берега — вот о какой земле я толкую. Кому ее отдать?— Так, может, тебе пускай и будет земля эта? — помог брату Сварг. — Мне, братья, земли не надо, я уж как-нибудь без нее проживу. Микула, вижу, тоже земли не держится. Бери ее себе, Бразд.Если бы это случилось позже, Микула вел бы себя иначе, тогда он, наверное, задумался бы над тем, почему Бразд берет себе обработанную землю, но теперь он только крикнул:— Бери себе землю, брат!В эту минуту, когда ему было так тяжко, Микула вспомнил о коне, о котором после похорон все забыли, и он, должно быть, бродит где-нибудь по лугу… старый, немощный конь.— Ты уж и коня бери, — сказал Микула.— Конь останется тебе, — успокоил его Бразд. — Конь при доме… А вот возы — их два — поделим, Микула.— Один будет тебе, Бразд, — сказал Сварг, — один — Микуле, а я выкую себе сам.— Возьми, — согласился Бразд. — Но там, в клетях, есть еще и лемехи, рала. Тебе разве не нужны они, Сварг?— Не нужны, — ответил Сварг. — Скую.— Тогда пополам, Микула?— Бери Хоть все.— Нет, — возразил Бразд, — только пополам. И корчагами во дворе, куда когда-то зерно насыпали, и отцовской одеждой тоже поделимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34