— раздраженно сказал Добрыня. — Дома сестре жить невмоготу, как довез ее сюда — не знаю, как обманул стражу — сам дрожу. А тут? Посмеялись надо мною и над сестрою да и ушли. А мне что с нею делать?— Ты не обижайся на меня, — сердечно промолвил Тур. -Говорю ведь — не знал, что это твоя сестра, вот и сорвалось слово… Прости меня.Добрыне стало жаль Тура. И в самом деле, что взять с гридня? Сегодня он пь.ет и гуляет, завтра, гляди, погибнет. Один раз живешь на свете, один раз помирать; подшучивай, гри-День, над людьми, над самим собою смейся, — может, завтра ворон в поле будет каркать над твоей головой.— Ладно, Тур! — тихо произнес он. — Не винись, и я тебя не виню. А вот что делать с Малушей — не знаю. Она у меня дите, Нигде еще не бывала, сама о себе не позаботится, а я куда ее поведу? В гридницу или к нам?— Нет, — ответил Тур, — в гриднице и у нас ее не положишь: дознается сотенный, скажет тысяцкому, тысяцкий — воеводе, а тогда с нею хоть в прорубь… А ты, Добрыня, не знаешь ли кого-нибудь из кузнецов или ремесленников?— Если бы знал…— И я не знаю, — вздохнул Тур. — А что, — задумался он, -если бы мы положили ее в конюшне, на сене?— Что ты говоришь, Тур? Туда же днем и ночью ходят все гридни, княжьи слуги.— Правда, Добрыня, — согласился Тур. — Там сестру заметят и обидеть могут.Оба замолчали. Добрыня безнадежно смотрел на город, на требище, где загорелся, заплясал длинными огненными языками костер. Тур смотрел на небо, начинавшее темнеть, на голубей, белыми пятнышками висевших в нем.— А что, — внезапно Тур опустил голову и засмеялся, — если мы положим Малушу у себя…— У себя? — удивился Добрыня.— Да нет же, — перебил его Тур, — в доме нельзя, положим ее наверху…— Где?— В голубятне. — Тур протянул руку и указал на большую голубятню, которая одним концом опиралась на крышу дома, а другим — на сук старого дуба. — Ведь там, в голубятне, есть закуток для корма. Зимой туда лазят княжьи стражи, а сейчас никто не полезет, никто Малушу не тронет.Добрыня задумался. В словах Тура была правда. Тут, на Горе, все очень любили голубей. Сделанные из дерева, прикрытые навесами голубятни стояли на княжеских и боярских теремах. С незапамятных пор была такая голубятня и над их гридницкой, а возле нее — закуток, куда на зиму засыпали для голубей зерно.Голубей на Горе никто не трогал, не ел, они считались Божьими птицами, размножались на воле, стаями летали над зеленой Горой.— Правда, — согласился Добрыня, — в закутке ей будет хорошо, и сотенный ничего не скажет.— А что ему говорить? Ведь это не гридница, а голубятня. Днем Малуша сможет погулять, спать будет на голубятне. Принесем ей и поесть и попить… Так ведь, Добрыня?— Ладно! — согласился Добрыня. — Это ты хорошо придумал. Так и будет!И Малуша в эту ночь спала в закутке рядом с голубятней. Вечером она поела вместе с братом в гридницкой. Ужин был очень вкусный — похлебка с рыбой, душистый хлеб. Рыжий гридень Тур дал ей несколько чудесных цареградских рожков, каких она сроду не видела. Когда же совсем стемнело, брат Добрыня подставил ей плечо, помог забраться в закуток у голубятни.— Тут, Малка, и спи! Голуби — они чистые, смирные!— А я не боюсь… С ними еще лучше.Чего ей было бояться? В закутке было тихо, тепло; через раскрытое окошко виден был клочок неба и несколько звездочек; где-то близко за стеной ворковали и хлопали крыльями старые голуби, тихо пищали голубята. Она была довольна и счастлива, потому что за длинный день увидела столько, сколько не видела за всю свою жизнь, потому что очутилась в городе Киеве, почувствовала доброту гридней. Малуша скоро уснула.Спали и гридни в доме под голубятней. Тут, в деревянном городе, повсюду, кроме княжеских теремов, было запрещено жечь ночью огонь: много раз случалось, что от малой искры вспыхивал и бушевал большой пожар. В городе все ложились спать, как только сумерки спускались на Гору, а если кто и делал что-нибудь, то в темноте, на ощупь. Стража на городских стенах всю ночь охраняла валы и одновременно следила, чтобы никто не жег огня. Просыпался город рано, до восхода солнца. В хижине под голубятней гридни спали крепко.Не спал только один из них. Он долго лежал на деревянной лавке с открытыми глазами, потом поднялся, встал, осторожно вышел, стараясь не зацепить ничего, и сел на завалинке.Рыжий, веселый Тур сейчас был грустен. Склонив голову на грудь, положив руки на колени, сидел он на завалинке, молчаливый, тихий, задумчивый.Гридень думал о том, как он пришел на Гору еще при князе Игоре. Служил в его дружине, ходил с князем на древлян, сражался с обрами, черными клобуками, печенегами в поле, был изранен мечами. Один печенег рассек ему мечом лоб — на весь век помечен шрамом гридень Тур…Это была бурная, веселая жизнь. Сегодня пей, гридень, гуляй, завтра, может, забелеют твои кости в диком поле. Так живут гридни, вои, вся княжеская дружина, так жил и гри-День Тур.И вот гридень Тур задумался. В ночной час вспомнил он далекое село над рекою Десною, возле города Остра, вспомнил отца с матерью, двух братьев и сестру…Скорбь охватила Тура. Отец его был давнего, славного рода — кто в Остре не знает Туров! Но не было у отца ни славы, ни богатства. Обнищал, взял купу у боярина Кожемы, не смог выплатить и стал холопом княжьим, а однажды весной, когда рубили и сплавляли по воде лес, попал под колоду, утонул в Десне.За ним ушли все — мать, сестра, оба брата. Все они умерли, когда после лютой зимы докатился до Остра мор. Только он, младший из Туров, выздоровел, оправился, выжил.Так и попал он в Киев, в княжескую дружину. В селе под Остром, где всю землю захватил Кожема и другие бояре и воеводы, Тур, должно быть, пропал бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34