Так скажи, зачем мне голодать на Мелосе, когда здесь я получаю такое вознаграждение? Заходи и составь нам компанию.
Он взял меня за руку и повел внутрь.
Изо дня в день спартанские линии стягивались вокруг Города, и цена масла дошла до пяти драхм за два котиле. В открытой продаже имелось все, кроме зерна; его было недостаточно, чтобы уследить за справедливостью распределения. Бедняки начали бросать новорожденных, если у матери не было молока. Каждый раз, поднимаясь в Верхний город, ты слышал плач младенца где-нибудь среди камней или высокой травы.
Богатые пока ничего не почувствовали. Такие люди закупают запасы большими партиями; за то, чего не хватает, они могли заплатить - не говоря уже об их лошадях, ослах и мулах. Многие были щедры; Ксенофонт, когда забил своего любимого боевого коня, разослал по куску всем друзьям и написал нам самое благородное письмо, превращая свой дар в шутку, так чтобы мы не ощущали стыда, что не можем послать ничего взамен; Критон, я думаю, кормил всю семью Сократа одно время, а после - Федона, так же как и всех своих пенсионеров и нахлебников - этих он поддерживал с самого начала; Автолик помогал некоему искалеченному борцу, который учил его в мальчишеские годы. Но никто из них не мог изменить главного: когда-то бедность и богатство означали пурпур или домотканый холст, теперь же - жизнь или смерть.
Тем временем Город выбрал нового посла, чтобы совершить еще одну попытку. Им стал Ферамен. Он сам предложил себя для этого дела. Сказал, что обладает среди спартанцев влиянием, причины которого раскрыть не может. Люди поняли, что он имеет в виду. Недаром он входил в число "Четырехсот". Однако под конец он перешел на сторону справедливости и сделал больше других для спасения Города. И если он сумеет выторговать для нас условия получше, удачи ему. Мой отец радовался, что такая честь оказана его старому другу, который всего неделю назад прислал нам хороший кусок ослиной шеи.
Итак, Ферамен отправился, и со стен видели, как он едет верхом по Священной дороге в сторону Элевсина с какими-то спартанцами. Город ждал. Три дня превратились в четыре, неделя - в две, и цена за котиле масла дошла до четырех драхм.
В конце первой недели я убил собак. Поначалу они сами добывали себе пропитание и перестали заглядывать нам в глаза, когда подходило время кормления. Но теперь, когда на рынке начали торговать крысами по драхме за штуку, у них вылезли наружу ребра; и отец сказал, что если ждать дальше, то на них вообще не останется мяса. Когда я начал точить охотничий нож, две из них подошли ко мне, виляя хвостами, - думали, что мы собираемся поохотиться на зайца. Я намеревался начать с самого маленького песика, которого любил больше других, - чтобы он, будучи первым, не чуял страха. Но он забился в темный угол и начал скулить, глядя оттуда на меня. Впрочем, и на самой большой собаке мало нашлось мяса на засолку. Остальные же, когда я их ободрал, годились только на жаркое, но все же мы кормились ими три дня.
Еще до этого мы продали Кидиллу. Отец купил ее для моей матери, когда они поженились; мы думали освободить ее, когда не сможем больше кормить, но теперь это означало обречь девушку на голодную смерть. Ее купил печник, за четверть того, что она стоила, когда мы покупали ее совсем зеленой и необученной. Она плакала - и не только из-за себя, но и из-за моей матери, которую вынуждена была покинуть за месяц или два до ее срока.
И все это время приходилось нести караул на стенах, иначе спартанцы, потеряв терпение, попытались бы захватить нас врасплох. Как-то в таком карауле один из людей Лисия обвинил другого, что тот крадет пищу, - и оба выхватили мечи. Лисий, прибежавший разнимать их, получил удар в верхнюю часть бедра, почти до кости. Я ходил его проведывать - и каждый раз он говорил, что ему уже лучше, и ничуть не болит, и завтра он начнет ходить. Он больше не получал арендной платы за отцовский дом, который находился за городской стеной; теперь он потерял и воинское жалованье, и мне казалось, что выглядит он больным. Но он говорил, что успел продать большую брошь Агамемнона, пока из-под рынка не вылетело дно, и что зять прислал ему что-то, и что маленькая Талия оказалась отличной хозяйкой, в общем, живут они не хуже любого другого.
Единственное, в чем Город не испытывал недостатка - это граждане; между выходами в караул у нас было полно свободного времени. Однажды я застал мою сестренку, Хариту за игрой: она рассадила вокруг себя кукол и кормила их камешками и бусинками.
– Будь хорошей девочкой, - говорила она, - и съешь весь свой суп, иначе не получишь ни жареной козлятины, ни медовых оладий.
В восемь лет дети растут быстро; в ней как будто ничего не осталось, кроме ног да глаз…
На следующее утро я сказал отцу:
– Я собираюсь поискать работу.
Мы в это время завтракали, на столе было с полкотиле вина, смешанного с четырьмя частями воды. Он поставил кубок и переспросил:
– Работу? Какую работу?
– Любую работу. Дубить кожу, мешать известь - мне все равно.
Утро было морозное, и выдержка мне изменяла.
– Что ты такое говоришь! - воскликнул он. - Эвпатрид, из семени Эрехтея и Иона, аполлонова сына [108], будет обивать пороги у ремесленников, как жалкий метек, выпрашивая работу? Да еще день не кончится, а какой-нибудь доносчик начнет шептать, что мы не граждане, так всегда бывает. Давай по крайней мере сохраним хоть немного достоинства.
– Ну, отец, если уж наш род так хорош, то давай лучше позаботимся, чтобы он на нас не кончился, - ответил я.
В конце концов он дал мне позволение. Говорят, хорошее начало половина дела. Но в большинстве мастерских, куда я приходил, мне даже и спрашивать не пришлось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151