И все же, она присутствовала в их верованиях и характерах. Несмотря на восторженное отношение к нацистскому режиму, этот режим приговорил бы убийц к смерти с выражением такого же омерзения, с каким отнеслись к ним в Англии. И даже сам Сад отрекся бы от них с презрением, которое выказывал мясникам, разделывающимся с женщинами и мужчинами в разгул Террора. Подобные преступники пролетарского происхождения у него, человека, остро ощущавшего свое социальное происхождение, ничего, кроме презрения, вызвать не, могли. Еще большая ирония заключалась в том, что они совершенно ничего не знали о Саде — человеке, который как судья во время Революции при помощи суда спасал от смерти и наказания невинных людей. Его обвинили в преступной «умеренности» и бросили в тюрьму, где он в зловещей тени гильотины ожидал своей участи.
— 3 —
Бывали случаи, когда автор оставался в памяти потомков и по прошествии двух столетий после смерти, но редко кто пользовался известности, схожей со славой Сада. Популярности книг маркиза в значительной степени способствовал их систематический запрет и подпольные издания. На собственную репутацию Сада, облекая ее в романтический ореол, накладывали отпечаток слова и поступки его литературных персонажей, а также полувымышленные рассказы о скандалах, из-за которых он и стал узником сначала Венсенна, а потом — Бастилии. В его доме наслаждений или маленьком особняке в Аркейе, южном предместье Парижа, имело место жестокое избиение молодой женщины; в Марселе с группой девушек произошла кровавая оргия; случались у него и другие оргии в более тесном кругу, которым он предавался в своем удаленном замке Ла-Кост на протяжении всей зимы 1775—1776 годов. Если верить этим историям, то он, упивающийся каждой формой греха и преступления, возбужденно вопящий, наподобие Сен-Фона из «Жюльетты», о возвышенном достижении одновременного участия в отцеубийстве, инцесте, проституции и содомии, по своему характеру ничем не отличался от персонажей своего литературного творчества.
В двадцатом веке Сад предстал чем-то вроде нового автора. Рукопись «120 дней Содома», которую он спрятал в стене своей камеры в Бастилии, во время беспорядков 1789 года исчезла. Ее обнаружили только в конце девятнадцатого века. Оригиналом владела одна французская семья, в распоряжении которой он находился уже много лет. Впервые эту рукопись опубликовали в 1904 году. Многие другие его произведения выходили ограниченными тиражами или не выходили вовсе. Это продолжалось еще почти столетие. Имя Сада дало европейским языкам новое слово, хотя человек, носивший его, редко упоминался в исследовательских работах, посвященных французской литературе или просветительской мысли.
Позже маркиз появился в образе героя романтической революции и литературного бунтаря. При жизни Сада его семья и власти, светские и церковные, были убеждены, что, заточив его в темницу или лечебницу для душевнобольных, они избавятся от всех неприятностей, исходивших от него. Но он обманул их ожидания, проявив дух неповиновения, нашедший воплощение в произведениях, которые слагались в тома обличительных речей и оскорбительных выпадов, пересыпанных сценами сексуальной разнузданности, считавшимися в высшей степени непристойными. Что касается властей, то они сделали все возможное, чтобы имя автора и его работы не только при жизни, но и после смерти их создателя оказались преданы забвению. 1 февраля 1835 года «Ревю Аптезьен» отказалась напечатать имя маркиза, когда перечисляла известных людей той области Прованса. Хотя замок Ла-Кост, служивший домом семейства Садов, располагался именно в том районе, газета не стала упоминать о фигуре «столь чудовищной и позорной репутации», которую теперь провозгласила виновной в убийстве. Но такой напускной стыдливостью статья возбудила к нему куда больший интерес, чем если бы ограничилась простым упоминанием его имени. Чтобы дать представление о его книгах, приводилась цитата Жюля Жанена: «Там нет ничего, кроме кровавых трупов, детей, которых вырывают из материнских рук, молодых женщин, которым в конце оргии перерезают горло». Но книгам, как и их автору, было суждено сбросить узы своего заточения и стать презрительной насмешкой над социальным порядком, обличавшим их в непристойности. С легкой руки Краффт-Эбинга, введшего в оборот научного языка психопатологии термин «садизм», Сад обрел бессмертие. Человек, которого Генри Джеймс не без удовольствия называл «скандальным, надолго преданным забвению автором, имя которого не подлежало упоминанию ни при каких обстоятельствах», стал синонимом всего того, что являлось самым отвратительным в человеческом поведении. Имя маркиза отныне употреблялось для характеристики определенного класса убийц, истязателей, тиранов и прочих лиц, деяния которых отличались невыразимым злодеянием.
Широко распространено мнение о заразительности идей Сада. Вероятно, подсудимые в Честер Эссайзес находили в нем какое-то утешение. С другой стороны, человеком, давшим жизнь неопубликованным произведениям Сада и посвятившим их изучению жизнь и все денежные сбережения, оказался Морис Гейне (1884—1940). Тем не менее если работы Сада и оказали на него какое-то влияние, то у Гейне имелись все основания для благодарности этому опальному маркизу. Морис стал пацифистом, коммунистом, отказавшимся помогать Советской революции только после того, как устрашился размаху ее кровопролития. Всю свою жизнь он боролся за запрещение боя быков с его возведенной в романтический ореол жестокостью, проявляемой к другому виду живых существ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137