Такая расцветка была в те времена вполне обычной; но странный вид ему придавала свисавшая с его колпака цепочка серебряных бубенцов, которые звенели при каждом шаге их владельца.
— Здравствуй, Тремакольдо, — сказал оруженосец, когда странная фигура приблизилась к нему настолько, что он смог узнать менестреля.
— А, это ты, Лупо, — отвечал тот. — Вот хорошо, что я тебя встретил. Я как раз шел к палатке оруженосцев, чтобы взять у кого-нибудь на время нагрудник и лошадь. Я хочу попытать счастья с сарацином. Не окажешь ли ты мне эту услугу?
— Попытать счастья с сарацином? Ты спятил? Займись-ка лучше своим делом: ведь это тебе не песенки петь. Видишь ту жердь, что у него в руках? Ей случалось сбивать с ног и не таких сумасшедших, как ты.
— Это мое дело, и не задавай лишних вопросов: я поспорил с Арнольдо Витале — он победил меня в пении любовной канцоны, а я вызвал его на состязание с сарацином.
— Да разве ты не знаешь, что Арнольдо — оруженосец и что копьем он владеет не хуже настоящего рыцаря?
— Ну и что? А ты знаешь, на каких условиях мы состязаемся? Он должен сломать о сарацина копье, а мне, чтобы выиграть, достаточно ткнуть его так, чтобы не получить удара дубиной, которую он держит в руках.
— Так, значит, вы состязаетесь не на равных?
— На равных? За кого ты меня принимаешь? Я, конечно, немножко тронутый, но не настолько.
— И тебе не стыдно?
— Чего? Чтобы без труда получить отличного коня?
— А что ты ставишь в ответ?
— Кусок той золотой цепи, которую подарил мне твой господин в Беллано; остальное я проиграл в кости.
— Бедная твоя цепь и бедные твои плечи! А впрочем, делай что хочешь.
— Значит, ты одолжишь мне коня и нагрудник?
— Только на одно состязание.
— Конечно.
— Ладно, входи, я надену на тебя доспехи.
Надев на шута легкую броню с крюком для копья на нагруднике, Лупо подсадил его на своего собственного коня, дал ему в руки копье и сказал:
— Попробуй упереть древко вот сюда. — И он показал ему на крюк. — Покрепче сожми колени, подайся вперед к луке, так, чтобы ударом тебя не вышибло из седла. Вот так, еще больше… Держи копье покрепче, напряги как следует руку. Постарайся попасть в цель и молись своему святому.
— Я сам все сделаю, — отвечал Тремакольдо и рысью поехал на середину поля.
— Подожди, я надену тебе шпоры! — крикнул ему вслед Лупо.
— Обойдусь и без них, — ответил шут и поехал дальше.
Глашатай объехал поле, возвещая о начале состязания между Арнольдо Витале и Тремакольдо и рассказывая его условия. Все знали ремесло одного из противников и потому приготовились к какой-нибудь необыкновенной проделке.
Передав судьям оба заклада, два конюха, наряженные в медвежьи шкуры и подражающие походке зверей, которых они изображали, приблизились к соперникам, чтобы вручить им по копью. Но в тот миг, когда Тремакольдо протянул было руку за своим оружием, конь, на котором он сидел, насторожил уши, раздул ноздри, подозрительно и злобно понюхал медвежью шкуру, а затем испуганно подался назад и встал на дыбы, так что бедный всадник чуть было не рухнул на землю. Однако, заметив опасность, он стиснул колени и кошкой вцепился в гриву заартачившегося коня. На его счастье, на нем не было шпор, а в эту минуту рядом оказался Лупо, который, схватив коня за узду, назвал его по имени, погладил морду и, похлопав по загривку и крупу, быстро его успокоил.
Как только утих смех, вызванный этим происшествием, герольд возвестил громким голосом:
— Состязается Арнольдо Витале!
И вот на поле выехал всадник. На нем были гладкий панцирь и серебряные шпоры — отличительный знак оруженосцев. Разогнав коня, он ринулся на сарацина и с такой силой вонзил копье в середину щита, что чучело зашаталось, а копье разлетелось в щепки. Это было уже третье копье, сломанное за день, но никто еще не попадал в самый центр щита, где был укреплен острый железный конус — так называемое навершие, и потому удар Арнольдо был признан лучшим.
Герольд возвестил:
— Удар безупречен!
Раздались всеобщие рукоплескания.
Спустя минуту в толпе послышались крики:
— Очередь Тремакольдо! Пусть скачет Тремакольдо!
— Я здесь, я никуда не прячусь, — отвечал шут.
— Быстро обопри копье на крюк, — сказал ему Лупо, который стоял рядом, играя роль его секунданта, или, как говорили тогда, подсказчика. — Поверни коня и пусти его во весь опор.
Но хитрец, которому вовсе не улыбалось лететь сломя голову навстречу опасности, уже придумал уловку, чтобы выйти, как говорится, сухим из воды. Вместо того чтобы положить копье на опорный крюк, он просто взял его под мышку и помчался к мишени, раскачиваясь и подпрыгивая в седле, так что можно было живот надорвать от смеха. Подъехав к цели, он ткнул копьем наугад и угодил в складки надетого на сарацина пурпурного плаща. Это был скверный удар, а потому машина заскрипела, вздрогнула и махнула своей тяжелой дубиной, которая пришлась бы как раз в левый бок всадника. Все ждали, что шут свалится на землю. Но, нанеся удар, он тут же выпустил копье из рук и припал к гриве скакуна, так что дубина просвистела над самой его головой, зацепив лишь кончик шапки, которая отлетела далеко в сторону под громкий смех и колкие издевки благородной публики и простолюдинов, теснившихся вокруг площадки.
Счастливо избегнув опасности, Тремакольдо, полуживой от страха, стал потихоньку поднимать голову и вскоре из-за гривы выглянул его лукавый глаз. Затем он покрасивее уселся в седле, повернул коня и подъехал к сарацину, который тем временем опять повернулся и замер с поднятой кверху палицей. Там, вспомнив о своем ремесле шута, он вытаращил глаза, сделал гримасу и, высовывая язык, закричал чучелу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106