Ничего не получалось. Хэнзард нехотя отделил себя от тела двойника, решив ждать, пока тот не уснет.
Хэнзард не мог уснуть. Весь последний месяц он принимал все более сильные дозы снотворного, и теперь оно перестало действовать. Он лежал в темноте на койке, вспоминая, как ребенком лежал ночами без сна, пытаясь силой воображения перенестись из спальни куда-нибудь далеко-далеко, например — на Марс, и веря, что если хорошенько притвориться, то так оно и выйдет.
Вот именно, так оно и вышло, точь-в-точь так.
Ну, и что дальше? В какие еще миры он мог бы послать себя силой воображения? Например — в безумие: великолепное радостное безумие, которое так скрашивает жизнь Питмана. Или в сон? Он вспомнил Шекспира: “Умереть, уснуть. — Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность”.
Он поднялся с койки, поправил рубашку и вышел в коридор. Куда теперь?
В обсерватории он замер у обзорного окна, глядя на мертвые камни Марса. В юности он был уверен, что Марс кишит жизнью. Даже когда появились снимки, сделанные “Маринером” (ему тогда было тринадцать), он не мог им поверить. В тринадцать лет никто не верит в существование такой штуки, как смерть.
По часам командного пункта было полпервого ночи, а снаружи наступало утро. Ярко освещенные скалы отбрасывали такие густые тени, что глаза начинали болеть, если глядеть слишком долго.
“Ложись спать, ублюдок! — со злостью думал Хэнзард-2. — Спи, кому говорят!”
Он нервно расхаживал по обсерватории, боясь, что если присядет, то может незаметно уснуть. Он нарочно не спал всю предыдущую ночь, чтобы не страдать сегодня от бессонницы, и теперь мучился от собственной предусмотрительности.
Хэнзард-1 сидел, глядя на марсианский пейзаж. Что привлекало его в этой бесплодной пустыне?
Все-таки в конце концов Хэнзард вернулся в свою комнату и, не раздеваясь, лег на койку. В темноте было невозможно узнать, спит ли он, и потому пришлось рискнуть еще раз.
Глаза Хэнзарда-1 были закрыты, челюсть расслабилась, приоткрыв рот, легкие глубоко вдыхали воздух. Его рука разжалась, чтобы взять ящик с патронами, потому что на охоте им может потребоваться много патронов. “На какую дичь?” — спросил он, но взрослые продолжали разговаривать резкими, как у циркульной пилы, голосами, не обращая на него внимания. Он шел по полю, усеянному острыми черными камнями, при каждом шаге из-под ног взлетали рои жужжащих мух. Патронный ящик был таким тяжелым, а он — таким маленьким: это было нечестно! Просто удивительно, как мало людей здесь, на Марсе… должно быть, они заперты под землей или еще где-то. Почему он не взял винтовку вместо этого ящика? Хотя вот она, винтовка — у него в руках. Он совершенно один с винтовкой в руках среди выжженных камней. Глаза запорошило пеплом, и слезы текут по щекам. Он шел к пламени, метавшемуся на горизонте. Винтовку он держал, как его учили, но она была такая тяжелая и все время опускалась к земле. Какой-то человек поливал рис огнем из пластикового садового шланга. Тогда он уперся прикладом в землю, потому что был слишком мал и не мог стрелять по-другому. Он глядел на человека со шлангом, на его странную военную форму. Хэнзард ненавидел этого человека как никогда и никого в мире. Мужчина с лицом Хэнзарда направил на него огнемет, и оба они проснулись, крича одним и тем же криком.
— Это было нехорошо, — сказал он, удивляясь, что понадобилось так много времени, чтобы понять и произнести вслух эту самоочевидную истину.
Потом откуда-то из полузнакомых глубин естества пришли словно не им сказанные слова:
— Это и сейчас нехорошо.
Он печально покачал головой. Хорошо или нет, с этим он не может поделать ничего.
— Нет, ты можешь! — настаивал голос. Хэнзарду казалось, что, проснувшись, он продолжает видеть сон. Голос был его голосом и, в то же время, принадлежал не ему.
Хэнзард расслабился и разрешил себе улыбнуться. Он сошел с ума! Боже, какое это облегчение! Любопытно было бы посмотреть сейчас на себя со стороны, понаблюдать, что он делает…
— Слушай меня! — сказал его чужой голос, и он прислушался.
Глава 17
Катаклизм
— Доброе утро, Натан! Я вижу, к вам вернулся аппетит.
— Да, аппетит вернулся за все прошедшие дни. Сколько бы я ни ел, желудок кажется пустым, как барабан. Как вам понравится, если я съем сегодня обеды за все пропущенные дни?
— О, да у вас еще и настроение хорошее! Поздравляю с возвращением к цивилизации. Мне вас сильно недоставало.
— Надеюсь, я вернулся в подходящий момент?
Питман неуверенно взглянул на подчиненного: это что, шутка? Прямо скажем — она не слишком удачна, поэтому генерал ограничился чуть заметной улыбкой, показывающей, что шутку он уловил.
— Вы уже приготовили кофе?
— Да, но боюсь, я сделал его малость крепковатым. Генерал Питман налил себе чашечку и отхлебнул маленький глоточек.
— Да, чуть-чуть крепковато.
Питман заколебался, выбирая, пить ли ему этот кофе или подождать, пока вновь закипит вода, но потом решил, что сойдет и так.
— Я тут думал…— начал Хэнзард.
— В армии мы стараемся не поощрять думанье, — благодушно перебил Питман.
Он отделил от брикета два ломтика замороженного хлеба и заправил их в тостер.
— Я думал о том, что вы говорили в тот день, когда я только что прибыл сюда. Я полагаю, что вы были правы.
— Это меня ничуть не удивляет, — генерал поморщился от второго глотка кофе, — но вам, Натан, придется напомнить тот случай. Я говорю так много верных вещей…
— Вы говорили, что использовать бомбы — это геноцид.
— Неужели я действительно сказал такое? Вероятно, это было сказано в гипотетическом смысле. Что касается лично меня, то я не испытываю ничего, кроме презрения, к людям, распаляющим свою совесть громкими словами, и особенно — этим словом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50