– Гашпадин Дюрандаль, шашед шверху! Кто-то катапультирует вперед глухого соседа. «Это вас», – орут ему в слуховую трубку, чтобы он понял, почему с ним так невежливо обошлись
Тот входит в квартиру Берю, придерживая рукой свою слуховую подстанцию.
Толстяк устремляется ему навстречу, протягивая для приветствия обе руки одновременно. Растянутый в улыбке рот напоминает ломоть арбуза.
– Старина Дюрандаль, – журчит он осенним ручейком, вытянув губы трубочкой, как будто лакомясь рахат-лукумом, – я вам много раз признателен за то, что вы соблаговолили оказать мне честь за удовольствие прийти ко мне в гости, чтобы пропустить пару стаканчиков.
Он стягивает перчатку с правой руки и пылко сдавливает ему руку – настоящее рукопожатие для теленовостей «ГомонАктюалите».
– Уже гораздо лучше, спасибо, – отвечает невпопад Дюрандаль.
– Рулите в столовую, там вас ждет буфет с закусками, – вопят Берюрье.
– Я тоже не спешу, – одобрительно говорит глухарь.
– Первая дверь налево, – ревет вне себя Светский человек.
– Откровенность за откровенность, я тоже ношу на правой стороне, – подтверждает Дюрандаль.
Берю вот-вот хватит апоплексический удар.
– Надо освободить путь другим, старина, – говорит он.
И показывает рукой в сторону столовой. Затем с большой выразительностью щелкает по кадыку указательным пальцем.
На этот раз до глухого соседа доходит, и он удаляется в столовую.
Белесая, слегка завитая, бледная и страшненькая одновременно домработница торжественно объявляет:
– Гшпдин Альфред ш шупругой!
Все идет по второму кругу. Энергичные жесты, изгиб спины, бархатный взгляд Берю делают его похожим на президента III-й Республики. Поэтому он протягивает руку на уровне не выше своей ширинки.
– Дорогие друзья, – взволнованно произносит он. – Чем я смогу вознаградить вас за то, что вы ответили на мое приглашение!
Он берет в свою лапу ручку супруга парикмахера.
– О! Нет, нет, я вам раздроблю ваши пальчики, Зизет. Когда мужчине представляется случай облобызать такую очаровательную особу, как вы, он не должен его упускать. Ты разрешаешь, Альфред?
Его спаренный поцелуй кошачьим мяуканьем нарушает тишину примолкнувшей лестничной площадки.
– По какому случаю эта фиеста? – спрашивает парикмахерских дел мастер.
– Я тебе все объясню потом.
Супружеская пара исчезает в квартире.
Наступает черед торговца углем и вином. Этот лавочник даже не счел нужным переодеться. Единственное, что он сделал – подобрал подол своего фартука. У него трехдневнаят щетина, отвратного серо-свинцового цвета ворот рубашки в засаленный до зеркального блеска обломанный козырек фуражки.
– Дорогой Помпидош! – восклицает хозяин квартиры. – взять и бросить свою стойку, это так любезно с вашей стороны, и так тронут.
– У кипятильника для кофе осталась моя баба, – успокаивает его трактирщик. – В это время мы как раз варим кофе для, так сказать, кофейного пива, не лимонадом же его разбавлять. Я не смогу посидеть с вами – мне с минуты на минуту должны подвести продукты.
Он роется в бездонном наживотном кармане фартука и извлекает бутылку.
– Если вы позволите, месье Берюрье, это – нового урожая. Я сказал себе, что это лучше, чем цветы!
Нос Толстяка зашевелился.
– Какая прекрасная мысль, дорогой мой!
Лавочник распечатывает флакон.
– Понюхайте, как пахнет, – месье Берюрье.
Толстый закрывает глаза. Полный экстаз, причем натуральный. Нектар в женском роде множественного числа! Он не может удержаться и делает глоток – уровень жидкости в сосуде катастрофически падает. Он прищелкивает языком, чмокает, упивается, проникается и целиком маринуется в этом глотке портвейна.
– Я не знаю, где вы его откопали, мсье Помпидош, – заявляет он, – но это натуральное. Какой букет! Сразу видно, что боженька не такой сволочной мужик, как думают некоторые.
От такой похвалы у Помпидоша из-под кустистых бровей закапала влага.
Передо мной остаются двое: пышная и чернявая прислуга из галантерейной лавки, такая же незамысловатая, как и округлая со всех сторон, и ее гусар, веселый солдат здоровенного роста.
– Рад, что у вас сегодня увольнение, милок. Я бы пригубил вашу ручку, милочка, но, согласно моему пособию, в отношении девушек это запрещено.
И тут он замечает меня. От изумления его физиономия вытягивается.
– Сан-А! Если бы я знал... Ах, ты, черт возьми!
– Итак, мы устраиваем прием без своего непосредственного начальника? – говорю я, стараясь придать своему липу обиженное выражение.
Берю поворачивается к домработнице.
– Угостите гостей дринком. Марта.
Затем, подхватив меня под руку и захлопнув ударом каблука дверь в вестибюль, он шепотом произносит:
– Это пробный парадный обед, Сан-А, ты не обижайся. Я сказал себе, что теория без практики ничего не стоит, ну и организовал прием, пока нет моей Берты!
Он отступает на шаг, чтобы я лучше разглядел его фрак.
– Что ты скажешь о моем платье?
– Потрясно, малыш!
– Признайся, что если бы я сейчас стоял на крыльце замка Людовика Такого-то, меня могли бы принять за графа?
– Да-с! – отвечаю я.
Он качает своей красивой, в зеленых пятнышках головой.
– Что бы там ни говорили, но по наружности все-таки судят. Внутри своего черного сюртука я чувствую, как мне идет непринужденность. Заруливай ко мне, не пожалеешь.
Я вхожу в столовую и действительно ни о чем не жалею! Он раздвинул свой обеденный стал, придвинул его вплотную к стене и накрыл старыми газетами. И уставил его закусками собственного сочинения.
Портвейн для мужчин, игристый сидр для дам! Колбаса с чесноком! Филе селедки! Бутерброды с камамбером, с ломтями хлеба толще телефонного справочника (Парижа и его пригородов)!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116